Как-то вечером пьяный Уолтер, хлопнув себя по груди, сказал ему: «Эта лодка все идет и идет, Томас. Я гребу, чтобы не помереть».
В конце июня Кромвели посещают Сеймуров в Твикенхеме. Обмениваются подарками, катаются на лодке, допоздна слушают музыкантов; затем при свете и запахе восковых свечей он обсуждает условия с Эдвардом Сеймуром, главой семьи. Эдвард согласен, что молодым надо будет побыть вместе без надзора старших. Свадьбу назначили на первые числа августа, когда у него, лорда – хранителя печати, ожидаются два свободных дня в расписании; два дня, когда, мы надеемся, европейские государи будут не воевать, а сидеть в тени и слушать дремотное журчание воды в мраморных фонтанах.
Если Эдвард Сеймур и заблуждался так же, как его сестра, то сейчас об этом не упоминает. Сыплются поздравительные письма, в том числе даже несколько искренних. Зовите-меня говорит, кто бы подумал, что Грегори окажется вам так полезен – свяжет вас с семьей короля. Я всегда предсказывал, от него будет толк. После того как документы подписаны, брак все равно что заключен, а ночи впереди короткие, напоенные летними ароматами, так что не будет беды, если молодые разделят ложе прямо сейчас. Постарайся сделать ее счастливой, наставляет он сына, такой счастливой, какой не сделал бы ее старик, будь он хоть сто раз граф, чтобы она никогда не пожалела о своем замужестве, не сказала, а я ведь могла стать графиней Оксфордской.
Для первого дома Грегори он заказал майоликовую посуду в Венеции, у мастеров, украшавших церковь Святого Варнавы, и теперь мечтает, как будет вскрывать ящики, гладить рукой глазурь. Он велел изобразить богов и богинь: Данаю и Зевса, посетившего ее в образе дождя. Дождь не простой: молодая блаженствует под изливаемым на нее золотом, слитки катятся по ее голым рукам и бедрам, громоздятся у ног. Ни одна девица так не прирастала богатством, да к тому же золотой ливень не оставляет синяков. Бесс Сеймур узнáет Данаю и, без сомнения, дружески ей кивнет.
Его неловкая оплошность, судя по всему, забыта. Бесс незачем о ней рассказывать, это значило бы выставить себя дурой. Ему хочется зазвать Женнеке из Антверпена; он напишет, и Грегори напишет, но неизвестно, захочет ли она приехать. Весь дом готовится к свадьбе. Наконец-то испекут большой пирог с шарами из золоченого марципана, тот самый, который он намечал на Пасху. Они будут есть венецианские пирожные с новых тарелок; одни с кедровыми орешками и миндалем, другие с фиалковым сиропом.
К середине лета все Паломники повешены или обезглавлены, а с ними и все те, кто помогал им, оправдывал их либо поддерживал словом или деньгами. Бигод, лорд Дарси и сам Капитан Сапожник, главарь бунтарей из Лута, приор аббатства Джерво и бывший приор Фаунтинского аббатства. Кого-то казнили на Тайберне, кого-то в Тауэре, кого-то в Йорке и Гулле. Говорят, старый Дарси все последние дни, вместо того чтобы молиться, проклинал Томаса Кромвеля. Непокорных монахов из лондонского Чартерхауза заковали в цепи и бросили в Ньюгейт; меньше чем за неделю пятерых забрала чума, остальные при смерти, как будто Господь сам их поразил.
Гарри Перси не дожил до конца июня. Рейф был у его смертного одра; Перси лежал без движения, желтый, как шафран, со вздувшимся брюхом. Вы бы его пожалели, сэр, говорит Рейф, а он отвечает, да уж конечно. Вспоминал ли он свою жену Мэри Тэлбот?
В некотором роде, отвечает Рейф. Когда ему напомнили, что он не позаботился о ее содержании, он кивнул, мол, знаю, но она мне не жена, никогда не была моей женой, я был женат на Анне Болейн. Все это Перси показал, объясняет Рейф, отталкивая все бумаги, какие ему протягивали, и отрицательно водя рукой по расшитому покрывалу; ладонь, мокрая от смертного пота, скользила по геральдическим знакам Перси, синему льву и золотым ромбам.
Он говорит:
– Раз он помнит Анну Болейн, значит болезнь не отбила ему память. Интересно, помнит ли он, как пришел арестовать кардинала?
Благородный род Перси пресекся. У Гарри детей нет, ему наследует король. Брат Гарри, Томас, умер раньше него, обезглавлен за измену во время недавних беспорядков, другой брат, Ингрем, в Тауэре, ждет казни.
И Роберт Аск на том свете. Казнью руководил Норфолк. Аска повесили на стене Клиффордского замка в Йорке. Где теперь его платье желтовато-коричневого шелка с бархатной опушкой, где пунцовый атласный дублет? По-прежнему в Лондоне, в «Шляпе кардинала». Аск молил, чтобы его потрошили уже полностью мертвым, и король даровал осужденному эту милость.
На этом королевское милосердие исчерпалось. Среди привезенных в Лондон мятежников есть некая Маргарет Чейн, известная как жена сэра Джона Балмера, но на самом деле его любовница. Неприлично прилюдно раздевать женщину догола, чтобы вытащить ей внутренности, поэтому за государственную измену их сжигают на костре. Он идет к Генриху. Обязанность просить о быстрой смерти для осужденных перешла к нему от кардинала. Для Анны Болейн он вымолил не только быструю смерть, но и умелого палача из Кале; ее тоже должны были сжечь.
Он говорит:
– Сэр, женщину Балмера казнят в Смитфилде. Знаю, род казни определен, но его обычно смягчают…
Генрих сопит.
– Учитывая, сэр, что она признала свою вину.
– Ей ничего другого не оставалось, – говорит король. – Нет, милорд, тут ничего изменить нельзя, пусть помучается – будет пример другим женщинам, если те склоняются к папизму и мятежу.
Маргарет Чейн красавица. Он ее видел. Молодая и нежная. Он говорит:
– Ваше величество, дозвольте привезти ее сюда, чтобы вы на нее поглядели.
Ее красота может растрогать короля. Генриха возможно смягчить. Мы такое видели.
– Я не желаю видеть мятежников. За исключением Поля. Вот на Поля мне хотелось бы взглянуть, но вы его никак не поймаете.
Он кланяется и выходит. Поражение, двойное поражение. Он думает, возможно, мы с Кранмером, если бы мы вдвоем на коленях молили отменить сожжение… Да только Кранмер в отъезде. В прошлом о милости к женщине могли бы просить ближайшие родственницы короля. Однако он сам строго наказал леди Марии не заступаться ни за кого из бунтовщиков, а королеве, вероятно, то же самое посоветовал брат.
Он прислоняется к стене личных королевских покоев. Думает, крепитесь, господин секретарь. Поборите свою слабость, милорд хранитель печати. Барон Кромвель, будьте тверды. Сейчас не время размякать.
Подходит юноша:
– Дозвольте предложить вам помощь, милорд.
– Том Калпепер, – говорит он.
Дублет шелковый, речь елейная; какой-то Говард. Неужто им нет переводу?
Юноша отвечает вкрадчиво:
– Известия из Кале, милорд.
– Леди Лайл наконец-то разрешилась?
– О нет, ее срок еще не пришел.
– Тогда не беспокойте короля. Он ждет не дождется известия, что у Лайла сын.
Он протискивается мимо Калпепера, прижимая к груди ин-фолио с бумагами. Нельзя проявлять слабость, думает он. Врагов надо давить без жалости. Нельзя сплоховать еще раз. Нужно принести королю хорошие новости, выловить их откуда угодно. Генрих внешне спокоен, но не спокоен внутренне, когда просыпается ночами от боли в ноге.
