Король отозвал Фрэнсиса Брайана из Франции, сказав: «Что проку? Неблагодарный Поль все время от нас ускользает». Трудность не в том, как захватить этого человека, а в том, где это сделать. В Нидерландах земли разных государей так близко, что можно за день несколько раз перейти из Франции в Империю и обратно, а территории такие спорные, что граница может сдвинуться, пока путешественник слушает мессу или дремлет после обеда. Поль не висит в воздухе; он все время в чьей-либо юрисдикции. Любая стычка при его задержании будет считаться враждебными действиями на чужой земле: предлог для войны.
Но куда Поль отправится дальше? Франция и Нидерланды его не примут, но и не выдадут. Он говорит Ризли, Поль сбежит в Италию; с нашими бунтовщиками у него не вышло, он переберется в теплые края, где восторгаются его родословной и где он будет разъезжать с другими прелатами в алой одежде, а бедные крестьяне станут бросать деньги под копыта его белому мулу.
И это наш случай его убить. Ибо в Италии ночь не принадлежит никому.
Он говорит:
– Вот бы найти человека, который застрелил Пакингтона. Будь он самый отъявленный папист, я бы его перекупил и отправил убить Реджинальда.
В Чартерхаузе, теперь пустом и разоренном, ночами появляются огни. Паписты сеют слух, будто там разгуливают привидения.
– Скорее всего, воры, – говорит он Ризли. – Велите поставить надежную стражу. Все монастырское имущество принадлежит королю.
Однако дозорные видят, кто держит факелы: это умершие от чумы монахи бродят по клуатрам в зловонных саванах. Судя по всему, призраки доставляют депеши с того света; они видели умученного епископа Фишера, восседающего одесную Господа.
– А как насчет Томаса Мора? – спрашивает он. – Его кто-нибудь видел?
Доход лондонского Чартерхауза составлял 642 фунта, 0 шиллингов и 4 пенса. У Рича есть все цифры. Взять все картезианские монастыри вместе, и можно ожидать годового дохода примерно в 2947 фунтов.
– И пятнадцать шиллингов четыре пенса и фартинг, – добавляет Ричард Рич.
Он говорит:
– Мне думается, сэр Ричард, вы много потрудились для страны. Можете взять фартинг себе и прокутить.
Порученец Лайла, Джон Хуси, вечно толчется у дверей с другими просителями, просит уделить ему десять минут. Когда Ричард Кромвель его наконец впускает, Хуси входит с кипой землемерных карт и приходно-расходных книг, однако лицо у него – как у побитого спаниеля.
– Сэр, – говорит Хуси, – лорду Лайлу обещали аббатство, и он с нетерпением ждет подписания бумаг.
– Я сказал, что займусь этим, и я займусь. Отдайте бумаги мастеру Ричарду.
– Прошу прощения, милорд, но вы обещаете этим заняться с прошлого ноября. Кредиторы осаждают милорда со всех сторон, и вы не поверите, насколько он в отчаянном положении. А сэр Ричард Рич чинит препоны на каждом шагу. Бесплатно Рич ничего не делает, а милорду его ставки не по карману.
– Сядьте, Хуси, – говорит он. – Хотите вина, подкрепить силы?
Хуси садится, но ерзает на табурете:
– Аббатство… милорд надеется, что получит ренту за все время ожидания…
Он вздыхает:
– Я поговорю с Ричем. Обещаю, проволочек больше не будет. Но вот что, Хуси. Я всегда знал вас как честного человека, так дайте мне честный ответ. Не далее как сегодня утром за ранней мессой королева спросила меня, как миледи в Кале, стала ли она матерью? По моим подсчетам, сказала она, у младенца уже должны прорезаться зубы.
К его изумлению, глаза Хуси наполняются слезами. Тот говорит:
– Милорд, я не смею вам сказать.
– Ребенок умер в родах?
– Нет. – Хуси затравленно озирается. – Исчез.
Он говорит:
– Знаю, за этот год в Кале видели много чудес. Однако такого, чтобы ребенок исчез до рождения, еще не бывало.
Ричард спрашивает:
– Живот у нее втянулся?
– Нет. – Хуси трет глаза. – Вид у нее как на сносях. Но ребенок не выходит и не выходит, и теперь повитухи говорят, что ошиблись.
– Мы думали, она носит какое-то сказочное чудище, – говорит Ричард. – А она и не зачинала, да?
Слеза падает на карту новых владений Лайла.
Он подается вперед:
– Скажите лорду Лайлу, мы будем молиться о выздоровлении его супруги.
– Надеюсь, она выздоровеет, – говорит Хуси, – потому что если она умрет, как нам уладить ее долги? Она пролила океан слез. Милорд так рассчитывал получить наследника. Однако он добрый джентльмен и меньше любить ее не станет, только просит, чтобы она перестала горевать. Если я сообщу, что аббатство передано лорду Лайлу, это ее подбодрит.
– Хуси, ступайте прочь, – устало говорит Ричард.
– Я уйду, мастер Ричард. Но ради всего святого, не забудьте про аббатство.
Дверь закрывается.
– Господи, – говорит Ричард. – Кто скажет королю?
– Этот счастливец сидит неподалеку от тебя. – Он берет верхний лист из кипы, которую оставил Хуси. – Если Лайл хочет получить аббатство, то должен найти деньги на оплату клерков, они не станут работать в долг. – Чешет подбородок. – Хотел бы я заполучить Хуси к себе на службу. В гарнизоне Кале он получает всего восемь пенсов за день, и я уверен, Лайл ни разу его не вознаградил. На редкость упорный малый.
Ричард говорит:
– Известие сразит Генриха наповал.
Он тяжело встает. Ноги как будто не хотят идти.
– Я заранее попрошу его сесть и проверю, чтобы рядом было кому помочь.
У Генриха не подкашиваются ноги, он просто медленно багровеет и наконец спрашивает:
– Исчез? Куда исчез? Святой Гавриил, направь и вразуми нас.
– Я никогда о таком не слыхал, – говорит он, – и врачи, наверное, тоже.
– Не слыхали? – Голос короля звенит от ярости. – Не будь у вас коротая память, вы бы знали, что Екатерина так же меня обманула. Да покарает Господь женщин, этих змей!
– Я не знал, – говорит он. – Меня здесь не было.
Он чувствует себя мальчиком с пальчик, в дюйм высотой.
– Мы тогда только что поженились, – говорит король. – Что я знал о женщинах и женской хитрости? Она выкинула ребенка, но говорила, что носит его близнеца. Пока ее обман не вскрылся.
– Ваше величество, разве это не была честная ошибка?
– Женщины – начало всех ошибок. Почитайте богословов, у них все сказано. – Генрих поворачивается к нему. – Вечно вы, Кромвель, с дурными вестями.
Мальчик с пальчик угодил в мышеловку. Его запекли в пудинг. Его проглотил какой угодно зверь, и теперь жди, когда выйдешь наружу с пометом.
– Но зато никто другой правды не скажет, – говорит король. – Так как теперь леди Лайл?
