А она довольно осведомлена и вполне способна выразить свои мысли, более того, он в целом ее понимает, хоть и не решается отвечать без посредника – боится недоразумений, неверно понятых слов. Эта опасность велика и при лучших переводчиках.
– А где молодой Грегори? – спрашивает она по-английски. – Он так прекрасно развлекал меня в Кале. Такой милый юноша.
Дамы удивлены и восхищены:
– Прекрасно сказано, мадам!
Кэтрин Говард поднимает глаза от работы:
– Не могу воткнуть иголку. Ткань жесткая, как кожа. Тут нужно большое шило.
Раздается смешок. Мэри Норрис краснеет, догадываясь: это что-то негодное для девичьих ушей. Джейн Рочфорд говорит:
– Снимите с нее это платье. Она не будет его носить, пока его не перешьют на английский фасон.
Джейн наклоняется и дружески поднимает юную Говард на ноги.
Он откланивается, но Анна зовет его назад. Она переживает из-за пятидесяти соверенов, как будто он рассчитывает получить их обратно. Она разменяла часть монет на более мелкие и раздала. Женщины выходили из домов, объясняет она, это было в…
– Ситтингбурне, – подсказывает Джейн Рочфорд.
– …и угощали меня сладостями.
Он говорит через переводчиков:
– Скажите ей, что при каждом появлении на людях ей следует иметь при себе – вернее, кто-нибудь должен за ней нести – монеты подходящего достоинства. Ими надо одаривать прохожих, не дожидаясь, когда те поднесут дары. Будьте щедры, особенно к детям, и тем копите народную любовь на будущее.
Джейн Рочфорд следит за губами Анны, как будто читает по ним слова. Она умница, думает он, просто не находила приложения своему уму, – возможно, теперь наступил ее час. Вскоре знатные дамы, включая Бесс Кромвель, разъедутся по домам, к детям и хозяйству, а Рочфорд будет помогать леди Рэтленд в повседневных делах, приглядывать за молоденькими фрейлинами, следить за порядком и благочестием.
Один из переводчиков спрашивает его:
– Милорд, что дальше?
– Вечерня, – отвечает он. – После нее к нам присоединится французский посол, и мы увидим вторжение Цезаря в Британию под волынки и барабаны. Затем акробаты и фокусники, а дальше ужинать и в постель.
В сумерках актеры разыгрывают Британию непокоренную. Королева сидит очень прямо и внимательно смотрит на сцену, а переводчик объясняет ей, что происходит: британцы дали отпор римлянам, отказались платить дань. Британского короля играет один из актеров Джорджа Болейна.
Генрих хочет показать Анне ее новых соотечественников: их не поработить силой, не обмануть хитростью. Монарх времен Цезаря вооружил саму Темзу – вбил в дно острые колья с железными наконечниками, дабы пропороть дно римских судов. Когда уцелевшие легионеры выбрались на берег, британцы их перебили.
Хронисты говорят, до нынешнего короля у нас было девяносто девять монархов. Он подозревает, что они выстригли из нашей истории куски, чтобы Генрих стал сотым.
– У вас на родине, полагаю, ничего подобного нет, – говорит король Анне.
Ей старательно переводят.
Да, отвечает она. К сожалению. Вид у нее оторопелый.
Актеры с обнаженными мечами произносят свои стансы и угрозы. Чинно разыгрывают бой, затем «римляне» падают на колени и, убедившись, что пол чистый, растягиваются ничком. Фрейлины хихикают, толкая друг дружку в бок. Король улыбается, как будто что-то припомнил. Говорит жене:
– Британские короли завоевали Рим.
Он, лорд Кромвель, все время находит предлоги встать и пройтись, поговорить то с одним, то с другим. Он смотрит на королеву в разных ракурсах, при разном освещении. Некоторые выражения ее лица не требуют перевода. Он видит, что она настроена принять любые события сегодняшнего вечера. За бойцами на сцене стоит павильон из двадцати шести отделений, с окошками, как в доме. Он был расшит вензелями «ГиЕ», но их спороли. Стены – золотая парча и пурпур с оторочкой из зеленого дамаста, что придает павильону весенний вид.
– Кто угодно может выйти из такого шатра, – говорит он. – Сам король Артур им бы гордился.
Начинается интерлюдия, все садятся. Первой разыгрывают маску о влюбленных. Выходят два скорбных джентльмена с лирами, их платья расшиты ракушками гребешка. Объявляют, что они – паломники любви.
– Других паломников теперь нет. Даже Уолсингемская обитель закрыта, – говорит Норфолк и кривится. – По-моему, метафора устарела. Распорядитель празднества решил сэкономить денежки.
– Всецело одобряю.
Из шатра выходят две девицы и утешают влюбленных. Все четверо танцуют джигу.
– Это моя племянница Кэтрин, – говорит Норфолк. – Дочка Эдмунда.
– Знаю.
– Как она вам?
У него нет никакого мнения на ее счет. Влюбленные убегают под ручку, появляются монахи – брат Трах-Трюх и брат Жих-Жух, пытаются обчистить зрителям карманы, пока на них не спускают пса. Пса зовут Пачкун, он тянется к угощениям, которые ему предлагают, псарь тянет его назад. Под капюшоном псаря знакомое лицо.
– Это Секстон? Я же вышвырнул этого мерзавца раз и навсегда.
Мальчишка Калпепер отвечает:
– Он к кому-нибудь устроился. Николас Кэрью взял его к себе, но Кэрью нет в живых.
Секстон оставляет пса наскакивать на монахов, уходит и возвращается в другом наряде, пурпурном, с огромными рукавами вроде парусов и непомерно выпяченным брюхом. Говорит, что он лорд – хранитель малой королевской печати, человек низкого рода; отца и матери стыдится, поэтому прячет их в рукавах.
Гнев прокатывает по нему волной. Он говорит сидящему рядом Марильяку:
– Это затасканная шутка, когда-то так говорили про кардинала.
– Ах да, вашего прежнего господина, – говорит Марильяк. – Меня предупредили, чтобы я не произносил его имени, однако вы поминаете его свободно. Странно, что из-за него до сих пор ссорятся. Сколько лет уже прошло, десять?
Он указывает на Секстона:
– Видели бы вы, как этот малый голосил, когда кардинал решил подарить его королю. Нам пришлось его связать и бросить на телегу.
Секстон набрасывает на шеи Трах-Трюха и Жих-Жуха удавки. Монахи шатаются и высовывают языки. Он кричит:
– Секстон! Поостерегись! Быть может, у меня в рукаве найдется веревка и для тебя.
Секстон смотрит прямо ему в лицо.
– Том, Тайберн не шутка. Для него шутка, – указывает на короля, – и для нее, и для меня, а для тебя – нет.
Пачкун присаживается справить большую нужду. Король сжимает губы. Он жестом велит псарю увести пса, да и монахов заодно. Секстон бежит, высоко поднимая колени, как будто прыгает через лужи.
Под гром аплодисментов вновь появляются бритты, несут на руках свернутую Темзу. Лорд Морли подается вперед:
