– В таком случае, Кромвель, – говорит Норфолк, – нам не понадобятся ваши немецкие друзья. Ваш друг Уайетт действует вопреки вашим целям. – Герцогу определенно нравится эта мысль. – Если он преуспеет, то выставит вас дураком.
В Валансьене, на берегу Шельды, Карл и Франциск разъезжаются в разные стороны. Император с войском направляется на восток.
– И Уайетт с ним, – говорит он Генриху. Рядом, чтобы язвить и досаждать.
День или два проходят без новых известий. Потом становится ясно, что император идет на мятежный Гент. Горожане знают, чего ждать. Карл уже казнил одного из их предводителей, семидесятипятилетнего старика, разорвал его на дыбе. Предварительно тому сбрили волосы на голове и на теле, так что он стал голый, точно новорожденный младенец.
Генрих говорит:
– Император любит воевать. Из Гента он пойдет на Гельдерн. Тогда герцог Вильгельм попросит меня о помощи, и я не смогу ему отказать. И если меня втянут в войну, это случится не по моему желанию, милорд, а – удивительное дело – по вашему.
Ричард Рич приходит посоветоваться насчет пенсионного списка для Вестминстерского аббатства. Аббат, по собственным словам, при смерти, но может, это хитрость, чтобы выманить пенсион побольше? Аббатство станет кафедральным собором, аббат (если доживет) – настоятелем. Генрих не станет разрушать священное место, где коронуют монархов. Не станет тревожить отца и мать, лежащих в бронзе над полом и в свинце под землей; каждый день вокруг них горят толстые, словно колонны, свечи, озаряя их вечным зеленоватым светом. Мощи святых из аббатства заберут, но образы и статуи оставят. Фома неверующий преклоняет колени, чтобы вложить персты в кровавую рану на груди Спасителя. Святой Христофор несет Бога, котенком примостившегося у него на плече. На стене капитула святой Иоанн отплывает на Патмос – скорбный изгнанник, чей взор затуманен слезами. Труженики-верблюды бредут по пескам пустыни, косуля тонкими копытцами попирает траву, патриархи и девственницы стоят плечом к плечу с исповедниками и мучениками, таращат бусинки глаз. Надгробия покойных монархов тянутся друг к другу, будто их кости совещаются между собой, а мозаичный пол из оникса, порфира, зеленого змеевика и стекла рассказывает нам в пророческих надписях, сколько простоит мир.
– Зачем им знать? – спрашивает он Ричарда Рича. – Я удивляюсь, как хоть кто-то из монахов доживает до четвертого десятка.
Монастырский устав запрещает мясную пищу в трапезной, поэтому у них есть вторая столовая, где они утоляют свой аппетит к жареному и вареному мясу. На главные церковные праздники они готовят блюдо под названием Великий Пудинг. На него идет шесть фунтов коринки, триста яиц и огромные куски околопочечного жира. Ему как-то торжественно показали, как этот пудинг поспевает: жирная булькающая масса, подушка, вся в черных точках, будто облепленная мухами.
– Аббатство стоило уничтожить, – говорит он, – пусть только ради того, чтобы уничтожить пудинг.
Он, Томас Кромвель, смотрит вверх на веерные своды новой часовни:
– Клянусь, свисающие конусы смещаются. Когда я был здесь в первый раз, они выглядели ровнее.
– Просто здание дает усадку, – говорит монах. – Обычное дело, милорд.
Есть особая индульгенция для тех, по кому здесь служат заупокойные мессы, – прощение грехов, которое всем нам когда-нибудь понадобится, – и зовется она Лестницей на Небеса. У святого Бернарда было видение, как души по ступенькам карабкаются в вечность; ангелы подают им руку, когда они прыгают с последней перекладины в райское блаженство. Лезть вверх легко. Труднее решить, что делать, когда доберешься до верха. Пока мы взбираемся, бес дергает нас за ногу; перекладина может сломаться, или вся лестница уйдет в болотистую почву.
Он говорит Ричу:
– Как по-вашему, в чем изъян: в природе лестниц или в природе тех, кто по ним лезет?
Однако канцлер палаты приращений не задумывается над такого рода вопросами.
В конце месяца Эдвард Сеймур отправляется в Кале, Рейф Сэдлер – в Шотландию. Если король Яков хочет одолжений, говорит он Рейфу, пусть задабривает своего дядюшку Генриха, а не связывается с Франциском, который превратит Шотландию в вассальное государство. И если Рейф приметит разногласия между Яковом и папой, то пусть их усилит. Надо объяснить шотландскому королю преимущества главенства над собственной церковью, напомнить о богатстве монастырей; каждому правителю нужны деньги, а тут довольно протянуть руку.
Отъезд Рейфа задерживается – король хочет отправить с ним коней в подарок племяннику.
– Пиши мне, – говорит он, – при любой возможности.
Отсутствие Рейфа – как холодный ветер за воротник.
Двор переезжает в Вестминстер по реке, с музыкантами, в сопровождении купеческих судов. В Тауэре палят пушки. Горожане на дрожащих от выстрелов берегах кричат: «Ура!»
В Вестминстере король по-прежнему посещает королеву каждую вторую ночь. Немцы спрашивают: «Ваше величество, когда будет коронация?» Он, Кромвель, напоминает совету, что коронацию назначили на Сретение, однако Сретение уже прошло. Норфолк говорит:
– Мы знаем, зачем вы хотите ее короновать. Считаете, если король раскошелится на торжество, то уже не отошлет ее обратно.
– Обратно? – Возмущение приходится разыгрывать.
На королевиной половине тишина. Женщины, хмурясь, пробегают мимо него – они вечно куда-то спешат. Он должен задать Анне вопрос, но не знает какой; а может, ей нужно получить его ответ. В сказках, когда встречаешь в лесу даму, закутанную с головы до пят, она загадывает тебе загадку. Угадаешь – ее одежды спадут, она скользнет в твои объятья, ее свет сольется с твоим светом. Но если не угадаешь, она обернется старой каргой, положит руку на твой уд, и тот съежится до размеров горохового стручка.
Он привозит Чарльза Брэндона в Остин-фрайарз, показывает леопардицу, от которой Чарльз приходит в восторг, и доверительно сообщает: король признался, что никогда не полюбит королеву и потому не может исполнить супружеский долг.
– Не может, не хочет – для государства это едино.
Суффолк мрачнеет:
– Не будет больше и пытаться? Не знал. А Томас Говард знает? А епископы? Любому, кроме него, вы могли бы посоветовать…
Он в полном недоумении, что скажет Чарльз.
– Вы могли бы посоветовать, попробуйте думать о другой женщине. Но если Гарри будет думать о другой женщине, он захочет на ней жениться. И что тогда будет с вами?
При дворе он изучает племянницу Норфолка. Когда кто-нибудь из мужчин на нее смотрит, что случается очень часто, она распушает перышки, словно упитанная курочка.
Король намерен отправить Томаса Норфолка во Францию; хочет проникнуть в мысли Франциска и думает, это задача для знатного вельможи.
– Тут нужен кто-то уровня милорда Норфолка, – говорит король.
Молодой Суррей говорит своим прихлебателям:
