– А я хочу употреблять наркотики и алкоголь! Они помогают мне забыть всё.
– Но наркотики не делают вас свободным от воспоминаний человеком, – Роман пристально смотрит в глаза наставнику, и тому кажется, что он видит самого себя. – Наркотики и алкоголь сделали из вас раба. Да вы только посмотрите на себя. Процесс забытья вы поставили премного выше жизненных ценностей. Вы наплевали на отношения с женой, забыли о сыне…
– Не смей мне говорить о моём сыне, – Борис пытается ухватить стажёра за шею, но тот ловко уворачивается. – Я всегда помнил о сыне.
– Может и так, но вы выбрали наркотики, а не семью. Вы выбрали одиночество и самоистязание, до которого никому нет дела, – стажёр долго смотрит на Бориса, но тот молчит. – Чего вы этим добились?
– Свободы.
– Чушь. Вы не свободны.
Чувство злости по отношению к Роману вновь врывается в сердце полицейского. Как этот молодой парень, который ещё даже не получил профессии, может говорить о свободе взрослого, состоявшегося человека? Капитан пытается ударить стажёра, но промахивается. Роман лишь укоризненно качает головой. Хромов рычит от безысходности и прыгает на сопляка, как голодный лев бросается на свой обед, но моментально оказывается на земле.
Капитан быстро поднимается, хочет продолжить попытку избиения стажёра, и в этот момент его взгляд падает на водонапорную башню. В маленьком прямоугольном окошке, расположенном прямо под крышей башни, стоит Жанна Алексеевна и смотрит на Бориса. Всё внимание капитана присасывается к библиотекарше.
Что она там делает?
Оперу уже абсолютно не интересен стажёр, который продолжает говорить о семейных ценностях. Борис идёт по просеке к башне, и тропа приводит его точно к дыре, которую используют для входа в башню. Возможно, когда-то это был дверной проём, и в нём стояла полноценная дверь, но теперь это огромная дыра в кирпичной стене. Борис влетает в башню, видит круговую бетонную лестницу, моментально начинает бежать по ней на самый верх. Он быстро преодолевает все ступени и оказывается в круглом холле, куда раньше приходили люди, дабы узреть солнечное затмение, ведь они никогда не видели ничего подобного. В холле пусто, только сентябрьское солнце прорывается в узкие оконные проёмы. И пыль висит в воздухе.
Вдруг слева полицейский замечает движение, резко поворачивается и видит Жанну Алексеевну. Библиотекарша стоит у оконного проёма, смотрит в окно.
– Вы. Вы всё видели, – опер говорит негромко, он больше не может кричать. Медленно идёт к женщине. – Вы всё видели и просто смотрели.
Жанна Алексеевна медленно оборачивается и улыбается.
– Да, я всё видела, – она продолжает улыбаться. – И да, я никому ничего не сказала.
– Ну ты и сука, – Борис подходит к библиотекарше, хочет задушить её, и ей богу задушил бы, но выглядывает в окно и видит себя. Себя, десятилетнего. Видит, как ужасная мумия насилует его.
– Ты не сможешь нам ничего сделать, – Жанна Алексеевна смеётся словно дьявол, выбравшийся из ада. – Мы призраки твоего прошлого. И ты не сможешь изменить прошлого. Знаешь, в тот день я, как и другие, пришла сюда посмотреть на солнечное затмение. Когда оно началось, все толпились у того окна, – призрак библиотекарши указывает на противоположное окно, – и мне не было видно затмения. Тогда я подошла к этому окну и увидела тебя и директора. Знаешь, то, что я увидела, меня сильно возбудило. Я видела всё. От начала и до самого конца. Я не пошла в милицию и не рассказала им ничего. Валерий Геннадьевич меня не видел. А ты заметил. Но мне это даже понравилось. Первые дни я боялась, что ты всё расскажешь и милиция придёт за мной, но никто так и не пришёл. А потом ты с родителями уехал. Куда, я не знаю.
– Ты – старая больная извращенка.
– Может и так, – Жанна Алексеевна опять начинает смеяться.
Рядом с библиотекаршей появляется директор, и он подхватывает дьявольский смех женщины. Перепуганный Хромов крутит головой, ищет стажёра, ждёт поддержки от него, но Роман тоже громко смеётся.
Не переставая смеяться, стажёр подходит к директору с библиотекаршей и встаёт рядом с ними в одну шеренгу. Теперь три громких смеха сливаются в один злорадно лающий гул. Воздух сотрясается.
– Прекратите, – громко говорит полицейский.
Но никто не заканчивает смеяться, наоборот, кажется, что смех стал ещё громче. Стены вибрируют, с них сыпется пыль.
– Я сказал: прекратите! – Хромов кричит.
Звук неимоверно быстро нарастает. Капитан чувствует боль в ушах и голове. Пытается заткнуть уши руками, но это едва ли помогает.
– Хватит. Хватит!
Опер падает на колени. Ощущает на ладонях что-то влажное, липкое. Кровь. Кровь льётся прямо из ушей.
«Нет, просто так это не остановить, – думает Хромов. Они не заткнутся».
«Ущипните меня, если я сплю».
Он тянется к кобуре. Нащупывает табельный пистолет и вынимает его. Снимает с предохранителя и с невероятным усилием, будто перетягивает канат один против ста атлетов, дёргает затворную раму.
Три человека стоят прямо напротив стены из красного кирпича и продолжают дико смеяться. Сейчас Хромов чувствует себя сотрудником НКВД, который собирается расстрелять врагов народа. Капитан с трудом поднимается на ноги.
Из ушей продолжает течь кровь.
Адский смех становится невыносим. Ещё чуть-чуть, и взорвётся мозг.
Борис целится в директора. Жмёт на спусковой крючок, но выстрел не слышно из-за громкого гогота. Однако полицейский видит, как пуля попадает в лицо директору. Кровь заливает лицо мужчины, он замолкает и с застывшим на недавно гогочущей роже удивлением вываливается в окно.
Но смех не стал тише.
Очередь смерти доходит до похотливой библиотекарши. На лице полицейского появляется улыбка психопата-маньяка, ведь в эту тварь Хромов стреляет с особым удовольствием. Он выпускает в Жанну Алексеевну три пули, и похотливая извращенка, не переставая смеяться, падает и мгновенно превращается в пыль.
Гул нарастает. Борис поднимается с колен.
Теперь дуло табельного пистолета направлено на стажёра.
– Неужели вы убьёте и меня, товарищ капитан? – Роман произносит эти слова с улыбкой, словно ему доставляет удовольствие тот факт, что его сейчас пристрелят.
Смех как грохотал, так и продолжает греметь. Но слова стажёра Борис слышит отчётливо. Будто они раздаются в его голове.
– Да, я хочу тебя застрелить, – Хромов говорит очень громко, но знает, что кричать совсем не обязательно. Стажёр и так его хорошо слышит. Опер продолжает: – Я не знаю, кто ты. Понимаешь? Иногда мне кажется, что тебя нет и ты существуешь только у меня в голове. Может, ты моя галлюцинация.
– Нет, Борис Николаевич, вам нужно успокоиться. Вы и так наделали много нехороших дел в Озёрном.
– А когда мы приехали сюда, – продолжает капитан, не слушая Романа, – ты будто перешёл на их сторону. Ты заодно с ними. Я не знаю, почему, не знаю, как, но ты с ними.
