— Ну и что ж такого, что сейчас я работаю гидом, но я же профессор, у меня десяток книг, около полусотни статей… — горячился Питер. — Все равно я для них пролетарий. Пролетарий умственного труда… — По его речи, по жестам становилось все более заметным, что он стремительно пьянеет.
Юлия подумала, что, если бы Валерия сидела с ними за столом, такого Питера они бы не увидели. А хозяин тем временем уже разговаривал сам с собой.
— Да, было дело, ушли молодые времена, я уж и вспоминать перестал про те годы. А сейчас вы мне напомнили, и заныло сердце… — Он залпом допил очередной бокал и мутными глазами посмотрел на гостей. — Ну а вы как? Как отдыхаете? Хотите, я покажу вам все самое-самое, что здесь только есть? Яхты, пляжи, суперэлитные отели… Могу провести внутрь. Увидите, как живут самые крутые богачи в мире. Хотите, правда? Я проведу вас бесплатно… Как вы тут отдыхаете? — Он начинал повторяться, становился навязчивым, неприятным — алкоголь делал свое дело.
И он все еще ничего не подозревал. Просто русские — пришли передать привет, пообщаться. Он рад. Ему здесь скучно, на этом райском острове. Он почти не смотрел на гостей из Москвы, и разговор превратился в его бесконечный монолог. После обеда, как и полагалось, они пили ликеры, потом опять кофе, потом чай. А Питер все говорил и говорил.
И вдруг внезапно, как это бывает только близ экватора, наступила темнота. Жара начала спадать, Юлия предложила мужчинам выйти на воздух, и все вместе перешли на открытую веранду, где уселись в плетеные кресла. Мулатка и сюда снова подала чай, включила красивые фонарики в саду. Где-то кричали птицы, шершаво шелестели жесткие листья огромных пальм…
Юлия подошла к перилам и посмотрела на черное небо, усеянное крупными сверкающими звездами. Ей хотелось как-то дать знать Владимиру, что пора наконец приступать к тому главному, ради чего они затеяли всю эту историю. Она уже устала. Давно подолгу не сидела в гостях, не слушала таких дурацких разговоров и самовлюбленных выступлений. Скоро мужчины окончательно побратаются, подумала она, анекдоты будут рассказывать и песни петь. Однако до анекдотов в тот вечер дело не дошло.
— Скажите, пожалуйста, Питер, у вас не найдется случайно камфары? — обратилась Юлия к изрядно захмелевшему хозяину как ни в чем не бывало. — У меня от этого климата что-то начались перебои с сердцем, пульс неровный, а вы ведь биолог, медик, у вас должна быть такая редкость.
Питер рассеянно посмотрел на Юлию. А она продолжала, чтобы не оставалось уже никаких сомнений:
— Вы знаете, камфара — это мое самое любимое лекарство. Вот уже больше года я ничего не признаю, кроме старой доброй камфары…
Питер застыл, вглядываясь в нее теперь уже хищно, внимательно, как будто не веря своим глазам. На его лице промелькнуло выражение испуга, потом досады, и он махнул на гостью рукой, как будто отгоняя неприятное, надоедливое видение.
— Да тьфу на вас, что вы такое говорите? Что вы придумали? Какие перебои, какая камфара? Давайте-ка я вас проконсультирую, по старой памяти… м-м-м, ну хотя бы завтра. Хорошо? Завтра утром приходите ко мне в клинику. Сдадите анализы. Ах да, у меня же здесь нет клиники… Вы знаете, я так привык к тому, что я всем могу помочь, всем друзьям, знакомым…
Но Юлия не дала ему договорить.
— И любимым женщинам? Так, Питер? — повела она свою партию.
— Что вы имеете в виду? Тех русских женщин, встречу с которыми я себе иногда позволяю? Да кто вы такая, чтобы со мной об этом говорить! Как вы смеете! — Он занервничал, почти закричал; со стороны его паника была сильно заметна. Он неотрывно смотрел на Юлию. — Русские женщины теперь настолько доступны, что это стало притчей во языцех во всем мире. Мне иногда стыдно, что я русский, что я говорю с этими проститутками на одном языке! Наши Маньки и Дуньки повылезали в большой мир, такие вульгарные и продажные, что просто стыдно, ей-богу, стыдно, когда с ними встречаешься…
В темноте не видно было его глаз, но голос свидетельствовал о том, что он трезвеет так же стремительно, как ранее пьянел. Язык Питера заплетался уже меньше, а в голосе появилась совершенно разумная настороженность. Похоже, он начал узнавать в Юлии ту женщину, с которой был всего год назад, но пока не понимал, что к чему.
И тогда в разговор вступил долго молчавший Владимир. Его бас с легкой хрипотцой звучал резко и внушительно, голос разносился по темным уголкам сада, но здесь некому было подслушивать… И по мере того как он говорил, до Питера стало доходить, что речь идет о серьезных обвинениях.
— У нас есть доказательства того, — спокойно и размеренно говорил его странный гость, — что вы намеренно производили заражение молодых женщин вирусом иммунодефицита человека, применяя для этой цели стеклянный шприц с зараженной иглой. Этот шприц использует ваша жена, носитель вируса.
Владимир замолчал на секунду, и в наступившей тишине слышно было, как хрипло, тяжело, словно загнанный зверь, дышит Питер Питерсон. А гость продолжал:
— Дело о преступлении или, скорее, о многих преступлениях, совершенных вами, передано в российскую прокуратуру. Она, в свою очередь, передаст все данные в соответствующие государственные органы Франции. Вы можете облегчить свою участь, сделав добровольное признание в органы юстиции Французской Вест-Индии. Вы должны чистосердечно признаться, сколько женщин вы заразили, за какой период, на каких курортах вы совершили эти преступления. По нашим данным, за три года вами заражено более ста женщин.
— Вы ничего не докажете! — сдавленным голосом выкрикнул Питер. — Это все — ваши домыслы, вы просто хотите меня погубить! О боже, как же я не понял сразу — вас подослал КГБ! Я работал в закрытом институте, по закрытой тематике. Я знаю такое, что вам и не снилось. Поэтому вы и решили меня поймать. Это западня, вы меня подставляете, провоцируете!.. У вас нет, нет доказательств. Нет!!! — Голос его становился все более резким, он готов был впасть в истерику, которой допустить сейчас было нельзя. И тогда, сняв шляпу, снова заговорила Юлия:
— А я? Я разве не доказательство? Ты заразил меня год назад на этом самом острове. Назвать дату, точное время, отель?… Или, может быть, жена Владимира — не доказательство? С ней ты поступил еще более подло, ведь она, похоже, так и не согласилась на любовное свидание с тобой, и тогда ты просто намеренно вызвал у нее обморок известными тебе, как врачу и биологу, методами… А твои манипуляции со шприцем, повторяемые каждый раз, это что — не доказательство? — Голос Юлии сорвался и сделался страшным, отчаянным, каким говорят люди, ведомые на смертную казнь. — Ты заманивал женщин к себе в постель! Ты делал им смертельную по своим последствиям инъекцию, и уже через шесть месяцев… Нет, я не могу об этом говорить. Но важно то, что каждый раз повторялась одна и та же схема, и мы имеем тому документальные подтверждения. Зачем, зачем ты это делал?!
— Я мстил, — громко и уверенно ответил вдруг Питер. Даже в полумраке садовых фонариков было видно, как он напрягся, исчезла крупная дрожь, сотрясавшая его еще минуту назад, он резко встал и начал быстро ходить по веранде. — Да, я мстил! Всем — добрым, злым, красивым, уродинам, изменницам и верным женам, соглашавшимся на интрижку либо отвергавшим меня — всем! Никто не имеет права быть здоров, никто не имеет права быть счастлив, если она… если мы с ней…
