— А как же те истории, которые ты с таким вдохновением пересказывала маме? — насмешливо спросил Котов. — Что-то там про полеты, про способности передвигать предметы взглядом и прочая чепуха. Разве человек со здоровой психикой станет выдумывать такие небылицы?
— Это не небылицы. Павлик говорил мне, что Андрей и правда все это может, и я ему верю. Он никогда не врет. И сейчас он не врет тоже. Зачем ты ходил к Сорокиным?
— Ну, знаешь, с меня хватит, — вспылил отец. — Заруби себе на носу: я никогда не был у них дома. Я вообще незнаком с этой странной семейкой. И раз уж твой друг настаивает на своих нелепых выдумках — значит, у него тоже нелады с адекватным восприятием действительности. И он так же опасен, как и его братец. Кто его знает, что у таких людей на уме? Сейчас-то он тихий, а потом как возьмет в руки финку…
Он немного помолчал, точно принимая трудное решение, и наконец решительно объявил:
— Пожалуй, нам с мамой стоит изолировать тебя от этой ненужной дружбы. Со следующей четверти ты будешь учиться в другой школе. Конечно, ездить тебе придется подальше, но зато она даже сильнее твоей нынешней гимназии, и к тому же у нее заключены договора о сотрудничестве с лучшими гуманитарными институтами Москвы. Это как раз то, что тебе нужно… И не возражай, пожалуйста, как я решил, так и будет.
Вот так случилось, что в эту черную осень Павлик Сорокин потерял не только любимого брата, но и лучшую подругу, поверенную самых ранних секретов и тайн, первую свою трепетную, еще почти неосознанную любовь. В его жизни не осталось больше ничего.
Глава 12
Нельзя сказать, чтобы он сразу смирился со своим душевным одиночеством. С той же настойчивостью, с какой он по нескольку раз в день бегал проверять почтовый ящик в робкой надежде найти там весточку от Андрея, он искал и встреч с Олей — звонил, подкарауливал ее у хорошо знакомого ему подъезда, встречал у порога нынешней школы… Однако ее, еще недавно такую веселую и приветливую, точно подменили: она вела себя скованно, почти не поднимала глаз и всегда ссылалась на то, что очень занята — то занятия музыкой, то любимый балет, то много уроков… И в конце концов мало-помалу у Павлика сложилось твердое убеждение, что встречи с ним Оле в тягость. А потом и вовсе наступил день, когда он не смог отыскать ее ни по старому адресу, ни в новом школьном дворе: Василий Иванович Котов, заметивший, что дочь отдалилась от него и все время твердит матери о какой-то вине, какой-то неправде, каких-то странностях в истории с Сорокиными, не колеблясь ни дня, поменял квартиру и позаботился о том, чтобы найти их на новом месте оказалось почти невозможно.
Этот человек не собирался из-за пустяка, из-за какой-то дурацкой детской дружбы, ставить под удар свою работу, свою карьеру. Ведь Андрей стал главным выигрышем в его жизни: возможности этого парнишки оказались воистину неисчерпаемы, дельфины слушались его, как вожака стаи, — и рисковать результатами столь удачного эксперимента, заслуживающими чуть ли не Нобелевской премии, если бы только его работы можно было рассекретить, казалось Котову по меньшей степени неразумно.
Конечно, рано или поздно этот парень станет отработанным материалом; месяцы и годы, проведенные на сильнейших химических препаратах, работа на пределе человеческих возможностей вряд ли укрепят его здоровье. Но пока эксперимент только начинался, и Василий Иванович вовсе не хотел, чтобы дома, в Москве, ему трепали нервы, чтобы у него вертелся под ногами этот щенок, брат «объекта», напоминающий ему и его дочери обо всей этой некрасивой истории. Все чаще он подолгу был в далеком городке на Черном море, где действовала его лаборатория, объясняя жене свои участившиеся отлучки коротким словом: «Командировка!» — Котов уже искренне забыл о преступлении, на которое пошел, чтобы заполучить в свои руки Андрея Сорокина. И если бы кто-нибудь сказал ему, что ничто в жизни не остается безнаказанным и за все рано или поздно придется платить, он бы, наверное, искренне расхохотался в лицо такому проповеднику.
Для всех участников этой истории годы, последовавшие за короткой и жестокой ночной дракой в московском дворе, пролетели по-разному. И почти для всех быстро, как и положено лететь беспощадному ко всему времени. Во всяком случае, для старших Котовых эти годы оказались наполнены новыми карьерными успехами, новыми приобретениями для дома, совместными поездками в отпуск и ощущением все более сплачивающейся, дружной и благополучной семьи.
Что же касается их дочери, то Оля, отчаянно стараясь забыть о том, что произошло, и силясь избавиться от неудобного ощущения предательства, в котором она не была виновата и которое тем не менее ощущала всей кожей, — эта самая Оля, некогда так дорожившая дружбой с Павликом Сорокиным, теперь отнюдь не препятствовала родителям в их желании разлучить ее с другом. Дело в том, что верить в ее положении можно было либо отцу, либо Павлику — одно из двух, третьего не дано. И девочка подсознательно выбрала отца. Кто упрекнет ее в этом?…
Возможно, если бы она мысленно встала на сторону одноклассника, взбунтовалась против родителей, докопала! до страшной правды, ей просто-напросто не удалось бы сохранить здоровой собственную психику. А потому, интуитивно боясь зайти в своих подозрениях слишком далеко, она предпочла отодвинуть мысли о случившемся в какой-то самый дальний, самый потаенный уголок памяти и вскоре сумела почти позабыть обо всем этом, благополучно окунувшись в свою ничем не омраченную юность.
Куда медленнее тянулись эти годы для другой, осиротевшей без старшего сына и брата, семьи. Наташа, долгие годы несшая в себе тайну рождения Андрейки, теперь в припадке самоуничижения, решив, что в судьбе сына повинна именно ее многолетняя ложь, что Бог наказывает ее за все ее грехи, хотела было рассказать обо всем мужу — и все-таки не решилась, не посмела, потому что истово верила в возвращение сына и боялась повредить ему своим признанием. Но груз ее тайных сомнений, угрызений совести, ее привязанности к сыну был слишком велик, и она нашла для себя другой выход, заменивший ей покаянную исповедь перед мужем. Алкоголь — то же самое средство, которое когда-то сначала поддержало в горе, а потом погубило ее отца, великого русского химика Николая Нестерова.
Как это ни показалась бы странным, но ни пагубная привычка жены, ни ее новые замашки быстро опускающейся женщины не оттолкнули от нее Максима. Этот некогда прожженный ловелас, женившийся на милой девушке с тонким силуэтом едва ли не случайно или, во всяком случае, совершенно бездумно, этот лохматый, бородатый геолог, поменявший работу в поле на удобную конторскую деятельность, но не изменивший своим сугубо мужским инстинктам и никогда не пропускавший ни одной юбки, этот муж, давным-давно не спрашивающий себя, любит ли он вообще свою жену, — однажды с удивлением обнаружил, что действительно ее любит. И, пестуя теперь больную женщину, вдруг оказавшуюся на его руках, пряча от нее бутылку, стараясь, чтобы ничего не заметил Павлик, выдерживая нетрезвые рыдания по ночам и приступы морального самобичевания, повторявшиеся у Наташи все чаще, он мечтал теперь только об одном: чтобы в доме вновь зазвучал голос Андрея.
