– Уважаемый, позвольте сказать. Я проникся вашей проблемой и хочу поспособствовать ее разрешению, – сообщил ему Асд.
– Чем? Говорите, – прохрипел работник.
– Вашим похищением, избиением и нескорым возвращением к жене. Что скажете?
Похищение, возвращение жене? Неужели речь об Алиссии Тюри и ее несчастном муже? Я не поверила сама себе, но, присмотревшись к старику, усмехнулась. Ну конечно, это Эванас Тюри. Кто еще может смотреть с таким благоговением на возможного спасителя и в то же время таить море скорби в глазах?
– Прекрасная идея, но она ничего не решит.
– Боитесь упустить театральный сезон? – удивился Асд.
– Нет, что вы! Король запретил давать не только балы, но и представления, это, по сути, последнее. – Мы спустились с лестницы, и Эванас, как и подобает служащему театра, поклонился, указывая дальнейший путь до карет.
– Тогда в чем вопрос? Укажите время и место, я все спланирую.
– Не поможет. Ни похищение, ни избиение, ни ограбление с выносом всего имущества.
– Недостаточно били? – невинно уточнил добродушный Асд.
Директор театра дрогнул, но из образа не вышел. Продолжил, чуть прихрамывая, вести нас к каретной стоянке.
– Поверьте, чтоб сохранить контракт Алиссии с моим театром, я через многое прошел не по собственной воле. Избивали меня не раз.
– Как я понял, через «многое» вы прошли до свадьбы, – начал оптимистичный двуликий.
– После, – заверил несчастный Тюри и повторил: – Все было после и совсем не разжалобило и не смягчило мою Алю, поэтому мне нужна ваша баньши, – взгляд на меня и тихое: – как можно скорее. Боюсь, более я ни одной истерики не вынесу.
Наши кареты уже были поданы. Ланиг Ис помог подняться свекровушке и сестрам Дори, позволив себе на пару мгновений дольше задержать ладошку Эммы в руках. Асд столь же галантно помог мне, затем сел рядом и, пребывая в раздумьях, сообщил:
– Ладно. Будет вам баньши.
– Где и когда? – вопросил осчастливленный Эванас, едва не забыв о своей роли.
– А это уже мне решать. – Асд скомандовал вознице: – Трогай!
И пока карета медленно отъезжала от лестницы, я уловила тихое приветствие Ланига, обращенное к псевдоработнику сцены:
– Добрый вечер, господин директор! Как вам сегодняшнее представление, понравилось? К слову, мадам Алиссия до сих пор не вышла из гримерки к ожидающим ее зрителям. Вы, случаем, не знаете, как исправить ситуацию?
В ответ раздался мученический стон Эванаса Тюри, что надеялся и далее прятаться от крайне эмоциональной супруги.
– Поразительно, и как Ланиг разглядел в служителе опального директора? Асд, ты хоть что-то понимаешь?
– Могу лишь предположить, что на Тюри висит бытовой маячок с пометкой «Почистить» или «Найти».
В эту ночь мне снова не спалось. Дом казался до странности тихим, ночь – отчаянно темной, кровать – холодной и пустой. Быть может, потому, что я вновь и вновь вспоминала сегодняшний вечер, просчитывала, как организую масштабный отъезд, представляла, как отомщу Инваго за отметины поцелуев. Расскажу ему о догадках относительно их пропавшего в горах отряда, поделюсь историей о несчастном Тюри, предупрежу относительно нового друга младшей сестры. Но он так и не явился ни к двум часам ночи, ни к четырем, ни к шести. И лишь когда забрезжил рассвет, я вспомнила о хвастливой переписке Асда с Гилтом и мгновенных перемещениях Златогривого меж поверхностью и подземными чертогами.
А ведь я могла запиской рассказать все Инваго и при помощи зверя отправиться домой! Вот ведь умная! Стукнула кулаком соседнюю подушку, зажмурилась. Я бы в «Логове» давно спала, не волновалась по мелочам и не ждала…
– Опять не спишь?
Дожили, мне уже слышится его голос и мерещится мягкий поцелуй в висок.
– Доброе утро, дорогая.
Или не мерещится?
– Ты?! – Я распахнула глаза и поднялась на локте, чтобы тут же стукнуться лбом о мужскую грудь, облепленную чуть влажной рубашкой. От запахов мороза, хвои и Инваго засвербило в носу, защипало в глазах. – Ты что тут делаешь?
– Собираюсь спать, – сообщили мне, попутно чмокнув в многострадальный лоб и похлопав по бедру. – Двигайся на свою половину.
– Что?
– И не спорь, в этой кровати я сплю со стороны двери. – Воин плавным движением поднялся с одеяла, сбросил куртку, взялся за ремень и между делом сообщил: – Знаешь, приятно, когда дома ждут. Не спят, место греют, подушку… взбивают.
– Не ждала и не взбивала, – ответила из вредности, из-за нее же продолжила гневно: – И вообще, после оставленных тобой отметин ты спишь в другой спальне.
Инваго сбросил сапоги, расстегнул и выудил рубашку из штанов, затем, опустившись коленом на кровать, потянул на себя одеяло. От неожиданности я его отпустила, оставшись без прикрытия под темно-синим взглядом нахального тарийца.
– Какие отметины? Нет ничего. Или я уже не вижу… – Инваго подался ближе ко мне, носом почти коснулся груди. Вздохнул и, не отстраняясь, поднял взгляд к лицу. – Быть может, так Златогривый проявляет заботу.
– Поясни, – попросила настороженно.
– В смысле, стирает следы моей страсти! – И не успела я его осадить, как услышала: – Давай новых наставим для проверки?
– Чтобы я опять своего декольте стеснялась? Я против!
– Нет так нет, – согласился воин и, стянув штаны, устроился рядом.
Ни обнял, ни приказал мне спать. Одеялом укрылся, закинул руки за голову и засопел.
И вот этого я всю ночь нечаянно ждала? Ну надо же, какая радость… наглая и рыжая! Долгие две минуты я боролась со злостью и острым желанием придушить супруга, потом – с желанием побить. А после посмотрела на его безмятежное лицо и мерно вздымающуюся грудь, в сердцах подумала «Да чтоб тебя!» и сама придвинулась к нему под бок. Пусть греет, на него эта обязанность законом наложена.
– Давно бы так, – вздохнули надо мной, и горячая рука накрыла плечи.
– Молчи уже…
– И правильно. Еще спугну, – согласился он и засопел в мою макушку.
Я уснула без приказов, легко и надолго, пока обеспокоенный Асд не постучался в дверь, чтобы напомнить об очереди ожидающих просителей. Инваго с тихим проклятием аккуратно выскользнул из моих объятий, судя по шороху, накинул на себя что-то из одежды и вышел, прикрыв створку.
Вернулся быстро, сбросил что надел, полез в кровать.
– Сколько времени? – спросила, едва он занял место рядом и притянул меня к себе.
– Еще рано, – заявил воин вопреки яркому свету, что сквозь неплотные шторы заливал спальню.
– И все же…
– Одиннадцать утра. – Он, как прежде, устроил меня на своей груди. Обнял.
