— Дэн… — опять начала Лотта.
— Нет. — Голос Ловуда.
— Почему?
— Приказ.
— Послушай, Генри, они ведь вернутся до прилета подмоги, ты знаешь. Не губи ее. Тебе это ничего не будет стоить. Давай инсценируем побег, я всю вину возьму на себя. Сочиним хороший сценарий, я же все-таки журналист. А я останусь с тобой, тебе сейчас нужны люди, ведь так? Где мой звездолет?
— Звездолет спущен на лифте в подземные коммуникации Уокера. Все входы в подземелья блокированы Гарри по моему приказу.
— Он может их открыть?
— Может.
— Вызови его. Отдай приказ.
— Дэн! Я никуда не полечу!!
— Замолчи, Лотта! Ловуд!!!
— Нет!
Я подошел к нему, сжал зубы и изо всех сил обеими руками стянул у него на шее воротник комбинезона. Лицо его покраснело, глаза выкатились из орбит. К моему великому удивлению, он не сопротивлялся. Я заглянул в его глупые выкаченные глаза:
— Почему?!
— Я солдат.
Продолжать разговаривать с ним не имело смысла. Я оттолкнул его от себя с такой силой, что он отлетел на несколько шагов и шарахнулся спиной о дверцу старинных напольных часов. Часы возмущенно забряцали механикой и стеклом.
— Я никогда не буду солдатом, Ловуд, — процедил я сквозь зубы. И двинулся на него.
И вот тут Лотта повисла у меня на плечах и закричала так громко, как она кричала в кабинете Уокера:
— Дэнни! Остановись! Я никуда не полечу! Он убьет тебя, у него же оружие, Дэн!
Я стряхнул ее с себя и сделал к Ловуду еще один шаг. И пока я делал этот шаг, снова заглянул в его лицо. Черные волосы парня растрепались, на щеках горел лихорадочный румянец, но на губах блуждала улыбка — Боже, легкомысленная улыбка! — а глаза…
В них был восторг Зрителя и презрение ко мне. Он нисколько не боялся меня — да это и понятно при его-то физических данных! — и наблюдал за мной так, как-будто смотрел кино.
Я вдруг понял, почему он упорствует, так глупо упорствует. Он был, наверно, вовсе не плохим парнем, этот Ловуд, если все-таки думал о возможном нападении негуманоидов на крепость Уокера, о нашей судьбе, если до сих пор не схватил бластер и не остановил меня угрозой применения оружия.
Он просто был молод, очень молод и здоров, всего лишь. Он не верил в возможность кровавой бойни с негуманоидами, он не верил, что судьба сыграет именно с ним такую злую шутку.
А скорее всего просто не допускал возможности того, что не справится с врагом. Как ребенок, который приступает к игре в солдатики.
Пока мы молоды, мы — бессмертны. Стоит тебе перевалить за тридцать — ты начинаешь сомневаться в очень многих хороших вещах.
Бессмертен — смертен. Слаб — всесилен. Неуязвим — уязвим…
Его молодая глупость помогала ему исполнить глупый приказ. И получать удовольствие от созерцания беснований трусоватого журналиста Дэниела Рочерса…
Он ничем не мог мне помочь. Зато я мог попробовать набить ему за это морду.
Я сделал следующий шаг. Мою шею обвили теплые мягкие руки. Лицо Ловуда закрыли от меня огромные бирюзовые глаза, курносый всхлипывающий носик, изогнутые плачем губы.
— Дэнни! Отступись! Я все равно никуда не полечу! Я не брошу тебя!
Я легко разомкнул кольцо Лоттиных рук…
— Дурак! — снова закричала она. — Я люблю тебя!
Так… Это было уже слишком. Я вдруг понял, что теперь уже окончательно проиграл. Против двух таких противников мне было не выстоять. Мне было не выстоять против двух дураков, которые обладали массой достойных качеств, кроме одного — инстинкта самосохранения.
Руки мои упали, в голове противно зашумело. Я медленно выдохнул из себя остатки негодования и злобы, сосредоточенно подтянул узел галстука, успокаивающе похлопал Лотту по плечу, бросил теперь уже равнодушный взгляд на Ловуда и вышел из холла на улицу.
На владения Уокера опускался вечер. Огромное красное светило медленно затухало, наполовину спрятавшись за стеной крепости. Тени от колонн особняка черным бархатом ложились на каменные ступени парадного входа.
Я окинул взглядом кроваво-лиловый небосвод, тяжелые силуэты движущихся по верху стены киберов, зловещие горбатые россыпи сада камней и устало оперся рукой о прохладный мрамор колонны. И услышал, как сзади подошла Лотта.
Я не обернулся.
— Ничего не говори мне сейчас, Лотта. Я виноват перед тобой.
— Ты ни в чем не виноват, Дэнни.
— Эти твари вернутся.
— Не важно, Дэн.
— Они вернутся, — сказал я и повернулся к ней. — И меня успокаивает только одно.
— Что?
— Мы будем вместе.
Три года назад я попал в одну серьезную передрягу.
Тогда я только-только начал работать в «Галактик экспресс» в качестве репортера-мегаполисника. «Мегаполисник» означает, что я вел довольно скучную хронику сравнительно упорядоченной жизни нашего города, с Земли никуда не вылетал, то есть света белого не видел и все рабочее время колесил по городу.
Я интервьюировал директоров разных фирм, посещал выставки и досуговые центры, нагло названивал знаменитостям, знакомился с проститутками и сутенерами и поил коньяком начальников региональных отделений полиции, чтобы у последних как следует развязались языки.
В общем, гонялся за коммерчески оправданной информацией, как мог.
Это было не то что тяжело — скучно, потому что за сотни лет существования журналистики на Земле мало что изменилось: те же политические дебаты, те же экономические и уголовные преступления, та же торговля наркотиками и проблемы молодежи…
От городской жизни столетней давности жизнь мегаполиса XXI века не отличается сегодня ничем. Зато вот центр интересов и притязаний человечества переместился в Космос. И именно там — настоящие новости. Новые технологии, новые цивилизации, новые открытия, новые преступления…
Я собирался прорваться в отдел Космоса и стать журналистом-междупланетником. Но понимал, что ничто не делается в один день, — тем более в таком крупном издательстве, как «Галактик экспресс», — и терпеливо нарабатывал стаж в должности мегаполисника. Старался делать свои репортажи как можно более интересными и не ждал до поры от жизни никаких сюрпризов.
Каково же было мое удивление, когда меня вызвал к себе Старик и предложил работу в Космосе!
— Слушай, сынок, — пыхнул он мне в лицо клубами вонючего дыма из своей пиратской трубки, — я знаю, что ты способный мальчик. И рисковый, читал твои материалы про мутантов в городской подземке… И, как я понимаю, умеешь держать язык за зубами…
Он выбил трубку о край огромной хрустальной пепельницы и остро посмотрел на меня.
