О его открытии и генераторе знали лишь два человека в мире: он и я, его самый близкий друг, коллега и помощник. И он навсегда ограничил круг посвященных этими двумя людьми. Он не захотел обнародовать свое открытие, хотя этот шаг обеспечил бы ему и славу, и богатство, и… Ну, ты знаешь, Дэн, что делают слава и деньги в нашем мире…
Да, он не захотел иметь все это. И не потому, что был гуманистом и не желал отдавать супероружие в руки военных. Не потому, что был апологетом какой-нибудь философской идеи или адептом некоего религиозного учения. Нет. Он был ученым. Исследователем. Первооткрывателем. Ментальным путешественником. До мозга костей. И тогда, когда судьба вывела его на новый виток пути познания, дала в руки инструмент — гениальный, неведомый доселе принцип пространственнызх преобразований, заложенный им в „зеркальный“ генератор, — он взалкал одного: узнать больше.
С того момента это стало самой сильной доминантой в его жизни — узнать больше. И ничто иное не могло возобладать над этим, Дэнни, — ты должен понять и простить его — ни долг профессионала, ни долг семьянина, ни долг отца, ни любовь к твоей матери, ни любовь к тебе».
Уокер сделал выразительную паузу и требовательно заглянул мне в глаза. Я не отвел взгляд.
— Я понимаю, дядя Уокер. Я давно это понял.
Хмель выветривался из моей головы со страшной силой.
«Его заворожила одна идея — проникнуть в то пространство, которое открывало „зеркало“ генератора. Тот мир, та Вселенная — живая, реальная, до которой в буквальном смысле можно было дотронуться рукой, — втягивала его в себя, приковывала его взгляд и разум к тайне своего бытия. Сколько раз я наблюдал, как он подходил к „зеркалу“, тайно развернутому в ночной лаборатории, и смыкал ладони с ладонями Рочерса-второго из Зазеркалья. И смотрел ему в глаза. И что-то шептал — вопросительно, горячо, страстно. А потом отворачивался от „зеркала“ и бросался к рабочему столу, к аппаратуре, ко мне:
— Работать, Джеймс, работать! Нужно проверить вот что!..
Я все время был с ним. Он заворожил меня так же, как его заворожило „зеркало“. Я, намного более беспечный, чем он; я, не обремененный гениальностью и сопутствующей ей сверхмотивацией к работе; я — стал его тенью. И — Дэнни, ты слышишь меня, мальчик? — ничто в целом мире не могло отвлечь меня от этой роли.
Я схватывал его идеи на лету. Не мог, не имел такой способности генерировать их сам, но схватывал на лету. И шел сразу за ним, след в след. Я понимал его с полуслова. И когда он оборачивался, чтобы опереться, получить помощь, я был рядом.
Мы работали, не покладая рук. Ты, наверно, помнишь тот период, когда отец почти перестал появляться дома. Я уж не говорю о том, что прекратились — иногда мне кажется, что я никогда себе этого не прощу! — наши воскресные вечеринки… Помнишь фейерверки в саду? Помнишь голографический лабиринт вокруг твоего дома, Дэнни? Вы с мамой тогда заблудились в нем, а мы с Дэниелем никак не могли вас найти, и пришлось выключить развертку…»
Дядя Уокер закрыл лицо ладонями и несколько секунд просидел молча и неподвижно. Потом опустил руки и открыто посмотрел на меня. Глаза его были сухи и печальны.
«Ты знаешь, Дэн, я не имел своей семьи. После того, как умерли родители, жил один. Причин этому несколько: и мой суховатый характер, и особенности профессии, и…
В юности я стал главным действующим лицом в одной любовной интермедии под названием „Простая история необъяснимого обмана“. Эта роль разбила мне сердце и сформировала весьма специфическое отношение и к любви, и к женщинам, и к семье… Умом я понимал, что мой взгляд ошибочен, но с сердцем своим ничего поделать не мог. Оно не верило в личное счастье.
Возможно, однажды я бы сумел преодолеть свое заблуждение, если бы судьба улыбнулась мне. Но спустя несколько лет уже другая история — с другой женщиной, в другом антураже — не изменила фабуле первой. И я навсегда остался один…
Семья твоего отца — ты, твоя мама, Дэниел Кристофер Рочерс — была и моей семьей. Я любил вас, Дэн. И поэтому когда Рочерс принял роковое решение бросить все — лабораторию, БЗС, дом, жену и сына — и продолжить работу в условиях строгой изоляции и секретности, я был в отчаянии.
— Ты не смеешь! — кричал я. — Ты, сумасшедший фанатик, ты не посмеешь! И не сможешь сделать это!
— Смогу! — отвечал он, и глаза его светились потусторонним светом. Он, точно, казался умалишенным. — Смогу, Джеймс. Мы в последних экспериментах наткнулись на целый ряд побочных эффектов при разворачивании „зеркала“. Мы можем только с этим творить чудеса! А что нас ждет впереди! Но необходимо проведение полевых работ, Джеймс, полевых. В условиях Космоса. Нам нужно выходить из стен лаборатории и нам нужен звездолет. И я не буду просить его у БЗС. Это означает разгерметизацию открытия, а тогда они ничего не дадут нам сделать. Тут же составят план работ, закуют в цепи их идиотских проверок и обкаток, запудрят мозги…. Я не смогу думать!
Мы уедем с тобой, Джеймс, уедем к черту на рога. Наших средств хватит на покупку стандартного зведолета с хорошими характеристиками и строительство экспериментальной базы. Нам не так уж много и нужно!
Рочерс решил стать отшельником. И звал меня с собой.
Я принял приглашение, Дэн. Черт меня возьми, я принял его!
Как мы жили в тайге, что нам удалось там построить за много лет неустанного труда в абсолютно дискомфортных для жизни двух городских ученых-теоретиков условиях — я рассказывать не буду. Ты был там, на нашей базе, и имеешь представление обо всем. Я скажу, к каким новым открытиям мы пришли. Именно это имеет для тебя сейчас первостепенное значение.
Рочерсу не удалось пройти сквозь „зеркало“. Преграда оказалась глухой и непреодолимой. Но в своих безумных и безрезультатных попытках нарушить принципы организации физической материи, пространства и времени твой отец пришел к совершенно неожиданным побочным результатам. Ты нашел в своем звездолете сенсоры управления встроенным оборудованием? „Зеркало“, „Ловушка“, „Уйти, чтобы остаться“, „Окно“…
Каждое из этих названий — имя открытия твоего отца. Он постоянно совершенствовал генератор, потому что постоянно расширял возможности преобразования пространства.
Теперь о каждом из них конкретно.
„Зеркало“. Об этом ты уже знаешь.
„Уйти, чтобы остаться“. Твой отец научился организовывать подпространство закрытого типа. Генератор Рочерса формирует вокруг себя собственную замкнутую реальность, которая не имеет никакого отношения к реальности нашей Вселенной, и таким образом „выпадает“ из нее. Это наиболее безопасная функция генератора, поэтому больше ничего объяснять не буду. Включи его и узнай все сам».
— Уже, — пробормотал я. И добавил. — Если бы я знал про «Зеркало»…
«Режим „Ловушка“. Здесь „Ланцелотт“ — а как ты понял, именно так мы назвали генератор Рочерса — формирует подпространство открытого типа сложной топографической конфигурации. Это означает, что создается некий невидимый и бесконечный мир, в который очень просто войти, но вот выйти…
