– Вы не боитесь, что Климушкин после очередного запоя решит, что бесы вселились в кого-то из вас?
– Побаиваюсь, – спокойно отозвалась Беломестова. – А что поделать? Мы здесь, Машенька, предоставлены сами себе. В вытрезвитель Клима сдать не выйдет, нету давно никаких вытрезвителей, заставить лечиться – тем более. Тома собирает для него какие-то травяные сборы. С одной стороны, ерунда. С другой, кто знает – вдруг без них было бы хуже! Он, конечно, сильно обижен на нас за то, что выпроводили его отсюда. Но в помощи никому не отказывает. Разговаривать, правда, не очень любит. Ты, если встретишь его, в беседы не вступай, от греха подальше.
– Я и не собиралась… – Взгляд ее упал на пакет. Кто бы мог подумать, что до курицы добрался кладбищенский сторож. – Послушайте, это дикость какая-то! – вырвалось у нее.
– Дикость, Машенька, натуральная дикость! – охотно подхватила Беломестова. – Нам-то деваться некуда. А ты, может, в город вернешься? У Клима, похоже, обострение. Я уже покрутила так и сяк и думаю: вдруг это из-за того, что в Таволге чужой человек?
– То есть из-за меня?
– Не любит он перемен…
– У Татьяны сторож тоже убивал кур?
– Кажется, нет. – Уверенности в голосе Беломестовой не было. – Она человек нелюдимый, могла нам об этом и не рассказать. Машенька, вдруг Клим вернется? Мы ведь не можем предсказать, как он себя поведет. Охрану к тебе не приставишь. Если только ты ко мне переедешь… – Она вскинулась, положила ладонь Маше на плечо. – А и в самом деле, переезжай! Будешь под присмотром! Места хватает, и мне на душе будет спокойнее…
Маша отрицательно покачала головой.
– Переехать… Нет. Спасибо, Полина Ильинична. Это совсем не вариант. Спасибо.
Беломестова сняла ладонь, вздохнула, подумала еще.
– Тогда возвращайся в город, раз такие дела, – рассудительно сказала она. – Никто не мог этого ожидать. Я тебе твердила, что в Таволге безопасно, но теперь не поручусь, уж прости.
– А что будет с курятником?
– Ну, обижаешь! Мы с Валентином приглядим. У Танюши так все грамотно устроено, что это нетрудно. Ей-богу, Машенька, подумай! Опять же, погоду обещают ненастную… Я опасаюсь, как бы Клим к тебе за второй курицей не полез. Если пьяный начнет ломиться, радости мало! У тебя ружье-то хоть есть?
– Ружье есть, – рассеянно ответила Маша. – Стрелять нельзя, это уголовное преступление.
– Сама знаю, – в том же тоне откликнулась Беломестова. – А что делать, если Клим последний ум пропил?
Обе замолчали. Пятнадцать минут назад Маша стояла перед домом старосты, пылая гневом, и вот они уже сидят рядом и обсуждают, можно ли пристрелить кладбищенского сторожа, которого она не видела ни разу в жизни. «Какой-то абсурд, ей-богу».
В конце концов Маша обещала подумать. Собрав курицу в пакет, она пошла домой. За ней следом летели раздосадованные мухи.
Дома Маша засунула пакет с курицей в холодильник и положила на стол телефон. Может быть, пора звонить мужу? Она не была напугана, однако положение дел теперь, после того, что сообщила Полина Ильинична, выглядело иначе, чем утром. Сторож-пьяница, выгнанный из деревни, впадающий в белую горячку и убивающий мелкую птицу… Это выглядело нехорошо.
Известно, что ответит Сережа! «Я выезжаю, жди в доме, закройся изнутри и не выходи».
Нет. Она не станет сидеть взаперти, дожидаясь, когда ее спасут из заточения. Это глупо.
Беломестова хочет, чтобы она вела себя так, словно буйный сторож выбрался из клетки, в которой провел двадцать лет, и теперь бродит по Таволге – озверевший, утративший человеческий облик, сжимая в мозолистых руках топор в пятнах крови. Но ведь ничего подобного не случилось.
Маша включила чайник и безбоязненно спустилась в сад. Во-первых, молоток за поясом придавал ей уверенности – иллюзорной, поскольку Маша отдавала себе отчет, что никого и никогда не сможет им ударить. Во-вторых, и это было куда важнее, два года назад она начала бегать по утрам в парке и с быстротой, удивившей ее саму, из едва ползущей одышливой гусеницы превратилась если не в гепарда, то в мустанга. Десять километров она пробегала с легкостью и готова была поклясться, что сильно пьющему немолодому мужчине за ней не угнаться.
Негромкий стук падающих яблок сопровождал ее, когда она шла через сад. Сморщенные молодые листочки черной смородины, пара бледно-лиловых метелок душистой мяты… Нарвав листьев, Маша поднялась на крыльцо. В небе ныряли ласточки. Из приоткрытого окна доносилось бульканье закипающего чайника.
В одном Беломестова права. Если Маша невольно спровоцировала сторожа, ей лучше уехать, пока он не перебил всех птиц в курятнике.
Она выпила свой чай, вдыхая его аромат с легким сожалением – как человек, знающий, что ему вскоре придется оставить все это: тихое умиротворенное одиночество в солнечной кухне, запах свежезаваренного смородинового листа…
Зазвонил телефон. Ветеринар сообщал, что Цыгана завтра можно забрать. «В принципе, можно и сегодня, – сказал он. – Но я бы еще немного понаблюдал. На всякий случай. Пес немолодой, сами понимаете». Маша заверила, что понимает, и пообещала, что кто-то из них приедет на следующее утро.
Закончив разговор, она попыталась разыграть воображаемую беседу с Муравьевой. Надо было как-то подготовить Татьяну к известию о гибели одной из ее любимиц.
– Таня, у нас тут кое-что случилось, – вслух проговорила она в пустой кухне. – Не беспокойся, пожалуйста, ничего страшного. С домом все в порядке.
Она еще пару раз отрепетировала вслух, добиваясь точной дозы беззаботности и деловитости в голосе.
Но все это оказалось напрасно. «Абонент временно недоступен», – ответил в трубке пустой женский голос.
– Что за ерунда!
Маша проверила папку с сообщениями и обнаружила, что ее письмо, отправленное накануне, вернулось с пометкой «не может быть доставлено».
На протяжении следующего часа она пыталась дозвониться трижды – и трижды слышала механическую женщину. «Абонент временно недоступен». Выходит, Татьяна минимум двое суток не выходит на связь.
– А когда мы с ней разговаривали? – спросила Маша у фарфоровой девочки с коромыслом.
Она проверила даты звонков. Получалось, что их последняя беседа состоялась на следующий день после отъезда Муравьевой. Дальше – тишина.
– Ерунда какая-то, – в сердцах сказала Маша.
Она не может уехать, не предупредив подругу. Если подумать, удивительно, что за все это время Татьяна ни разу не позвонила сама… А Маша была так поглощена своей новой ролью, что не заметила этой странности.
«Из близких у Татьяны есть дочь и бывший муж… Но муж давно не живет в России, вряд ли он в курсе ее дел».
«Ирина Муравьева». Маша ткнула на имя в телефонных контактах, надеясь, что номер не изменился.
Недовольный девичий голос ответил почти сразу:
