«Амелия! Я бы не посмел побеспокоить тебя или испугать, видит Бог, я меньше всего этого желаю, – гласила его записка. – Я долго шёл к тому, чтобы приблизиться вот так, учитывая мою нелюдимость и твоё горе после потери дяди и сестры. В том, что мы отдалились, я виноват больше всего. Признаю. Я мало общался с женщинами, попросту не понимал их никогда. Ты другая, ты отличаешься и сама это знаешь… Но там, в замке, на приёме, ты была настолько ослепительна и красива, настолько желанна, что иных отговорок и уловок я более не хочу придумывать. Каких именно отговорок, ты спросишь? Протянуть тебе руку, сделать шаг навстречу и не ходить вокруг да около. В моей голове до сих пор жив образ той дерзкой и любопытной маленькой девочки, которую я встретил на берегу Северного моря много лет назад. Возможно, вот одна из причин, почему я сам страшился к тебе прикоснуться. Я хотел этого и испытывал боль, ведь иначе быть не может. Ты страдаешь, когда стремишься к запретному… Я не знаю, что будет дальше… И сожалею, что не могу сказать обо всём, что думаю, но я счастлив уже от того, что имею возможность просто смотреть на тебя».
Поражённая его откровением и смущённая до кончиков покрасневших ушей, Амелия вернула записку мужу, и тот отложил листок на туалетный столик. Когда он подошёл и присел рядом, девушка буквально уцепилась глазами за его взгляд – пристальный, выразительный и притягательный. Всё, что осталось там, за пределами этого взгляда, ей хотелось поскорее отринуть и забыть. И всётаки, даже когда Томас прикоснулся к её волосам, покрутил в длинных пальцах рыжую прядку и ненадолго поднёс её к губам, Амелия не смогла совладать с собой: образ чёрного рыцаря, словно густой дым, застил разум, и она едва ли не ощущала на себе тяжёлый взгляд безликого пирата. Ей даже показалось, будто его рука в чёрной кожаной перчатке лежит на её плече, и невольно попыталась сбросить эту незримую руку. Получилось это не слишком изящно, скорее, дёргано и резко.
Краешек сорочки скользнул ниже, и Амелия зажала между зубами губу, когда её муж протянул руку и погладил округлое плечо. Прикосновение оказалось тёплым, не обжигающим. За ним последовал краткий целомудренный поцелуй, и теперь горячие мужские губы касались её там, где только что были его пальцы. В порыве новых потрясающих ощущений Амелия чуть выгнула шею и отвернулась, когда Томас с шумом вдохнул запах её кожи и запечатлел новый поцелуй где-то у основания шеи.
От волнения она не знала, куда деть руки, и что же такое происходило с её пальцами, которые уже так сильно начинало покалывать. Амелия медленно проскользнула ладошками по рубашке мужа, ощущая под ней крепкие твёрдые мышцы, а когда он внезапно отстранился и ловко стянул с тебя рубашку, она замерла в восхищении и не заметила даже, что улыбнулась.
– Ты такой красивый! – сорвался с её губ невольных комплимент. – Я вдруг вспомнила, как увидела тебя на скале, в тот жаркий день. Ты был таким же, как сейчас… И мы лежали рядом, едва одетые, а я говорила глупости… Я попыталась поцеловать тебя, когда ты заснул, помнишь?
Она заметила, как тяжело он задышал, но показался ей таким невероятно милым со взлохмаченными волосами и румянцем на щеках. Её собственная кожа пылала, когда он прикасался к ней и целовал. От неясного удовольствия, волнами разливающегося по её телу, девушка закрыла глаза и попыталась выкинуть из головы любые непрошеные мысли, чужие образы и видения. Ловкие пальцы потянули развязки ночного одеяния, и Амелия оказалась обнажённой до пояса, как и её муж. Она уже чувствовала, как отяжелели её груди, соски затвердели, а в самом низу живота сосредоточилось щекочущее желание.
Амелия снова взглянула на него, когда Томас отстранился, чтобы освободить постель от лишних подушек и одеяла. Непроизвольно она вспомнила картину Рени Гвидо, которую художник создал в XVII веке. На ней он изобразил полуобнажённого Самсона-Победителя. Амелия вспомнила, ей было около пятнадцати, когда она увидела копию в доме знакомых её дяди, и как она восхитилась гибким телом изображённого мужчины. Томас был поразительно похож на него, и Амелия улыбнулась собственным мыслям. Не многие удостаиваются чести быть воплощением настоящего искусства.
Она успела позволить себе лишний вздох, когда горячее дыхание обожгло её губы, и чужой влажный язык скользнул ей в рот. Она впустила его, подавшись вперёд и обняв Томаса за плечи. Поцелуй показался долгим, ленивым и сладким, и, когда большая ладонь её мужа сжалась вокруг её левой груди, Амелия застонала и дёрнулась. Словно молнией поразило, настолько это было невероятно и внезапно. И вот тогда её разум подвергся новой атаке, на этот раз сокрушительной и жестокой. Голос, который она никогда не сумела бы выбросить из памяти, зазвучал вдруг в голове:
«Сейчас всё, чего я желаю – это ты!»
Распахнув глаза, Амелия словно впервые осознала, где находится. Томас склонился над ней, покрывая поцелуями её шею, а правой рукой нежно поглаживая спину. Но она больше не могла к нему вернуться, потому что слышала лишь голос Диомара:
«Твои волосы пахнут льном и травами…»
Она снова дёрнулась, но на этот раз не от желания. Пламя в ней погасло, тело стало будто бы чужим, неприятным. Она попыталась отвернуться, но Томас крепко сжал её плечи в руках и заставил взглянуть ему в глаза. Амелия запаниковала. Она чувствовала, что готова разрыдаться, и теперь едва сдерживалась. А из-за того недоумения, что отразилось на лице мужа, ей хотелось плакать ещё сильнее. Она ощутила себя грязной и осквернённой, она точно знала, что всегда была такой. Опираясь рукой на край постели, Амелия опустила голову. Волосы скрыли её лицо, но она поняла – никакая стена в мире не смогла бы скрыть её стыд и позор.
– Прости меня… я не могу. Я не могу, потому что… о, Томас! Мне так стыдно!
Она была готова, действительно готова всё рассказать, несмотря на тугой ком в горле, несмотря на всхлипы и желание сбежать от взгляда мужчины, который не заслуживал быть обманутым и отвергнутым, тем более ею. Ощутив, как его пальцы дотронулись до её плеча, Амелия напряглась и откинула с лица волосы. Некоторое время Томас с недоверием разглядывал её, затем настойчиво повернул так, чтобы видеть её обнажённую спину. И тогда он вскочил с постели, словно дикий зверь, приготовившийся к прыжку. А его прекрасные глаза налились кровью.
Несколько дней уже прошло, но след от страстного укуса на её плече так и не исчез окончательно. Ей было страшно взглянуть на мужа. Она кожей ощущала тот гнев, который охватил его и заставил отскочить прочь, как от прокажённой. Когда это кошмарное молчание стало затягиваться, а Амелия чувствовала, что падает в бездну всё глубже, Стерлинг дёрнул её за руку так, что она сползла с кровати. Колени больно ударились о пол, Амелия пальцами вцепилась в простынь, и ей пришлось поднять глаза.
Она никогда ещё не видела его таким разгневанным. Красивое лицо было искажено от злости и негодования, тонкие губы шевелились в попытках что-то сказать, а указательным пальцем Томас показывал на неё. Когда уже слёзы обожгли ей щёки, и губы впитали их солоноватый вкус, Амелия произнесла, дрожа всем телом:
– Это был другой мужчина… Я не хотела говорить, потому что знала, ты не потерпишь к себе такого отношения. Прости меня, Томас, умоляю! Ты не заслужил этого, я знаю… Пожалуйста! Мне так стыдно, клянусь…
