– Что же, с тех пор, как вы осмелились напасть со спины, полагаю, в вас действительно открылась новая способность – видеть меня насквозь.
Говорил он ясно и достаточно сурово. Амелия едва сдержала напрашивающееся само собой ругательство. Она смотрела ему в лицо – это ненавистное красивое лицо с голосом Диомара – и мечтала о том, чтобы хоть на мгновение не ощущать его влияния над собой. Одним лишь присутствием Стерлинг подавлял её волю и заставлял её мысли путаться. А она так сильно хотела его ненавидеть и больше ничего при этом не чувствовать!
– И вы смеете ставить в укор то, что я повела себя, как недостойный воин? – вскипела Амелия, сжав кулаки. – Да хоть бы я из-под земли набросилась, мне всё равно! Даже не думайте бросаться обвинениями, когда весь мой мир пошатнулся в одно мгновение! Вы едва раскрыли, что лгали и дурили меня столько времени, как полную идиотку… Так что же мне оставалось?
– Вы абсолютно правы, сударыня, – ответил он бесстрастно. – На вашем месте я бы довёл дело до конца.
– Я не желала вас убивать. Ярость застила мне глаза. Я хотела сделать вам больно, и сделала.
– Кто принёс вам еду? – неожиданно спросил Стерлинг. Амелия закатила глаза.
– Тот высокий чернокожий мавр.
– Добрый Эмир. Рад, что он позаботился о вас без моего веления. Почему вы не поели? Вы едва на ногах держитесь. Нельзя доводить себя до такого состояния…
Амелия больше не могла сдерживаться, гнев забурлил в ней с новой силой. Она ударила кулаком по дереву и воскликнула, что даже голос сорвался до хрипа:
– Это вы довели меня! Вы свели меня с ума! Кто вы такой? Я не знаю! Вы ли сын своего отца, немой мальчишка, которого я повстречала в Абердиншире? Мальчишка, который был добр ко мне, которого я даже… Ах, да к чёрту! Я любила вас тогда, а вы исчезли! Да, мне тоже было больно, вы и не представляете, как больно! А потом этот договор, и вдруг вы появляетесь, а я должна броситься к вам в объятья и воспылать от радости? Вы промолчали, когда я появилась на корабле, ничего не сказали. Всё это время я считала, что стала зависимой от власти Диомара, и мне было стыдно смотреть собственному мужу в глаза! О, Господи!
Пальцы Амелии скользнули по пылающим щекам, но она не плакала. Её разрывало изнутри жгучее чувство несправедливости и ярости.
– Я же каждый божий день пыталась полюбить вас. Меня заживо сжигал огонь – это безумие, откуда я не могла выбраться. А я даже не знала, за какие именно грехи. Вы виноваты во всём, вы его разожгли, это адское пламя! Вы играли со мной, как с безвольной куклой, превратили в это… И вы взяли меня той ночью… Боже мой, вы же взяли меня, не позволив взглянуть вам в лицо. Зачем вы так поступили?
– Потому что я хотел. Я хотел вас, и я вас взял. Всё просто.
Она не нашлась, что сказать на подобную бесцеремонность. Нужно было ответить колкостью или остротой, чтобы сбить спесь с этого самоуверенного мужчины. Но её предательски одолели обрывки воспоминаний о той ночи здесь, на борту «Полярис», и Амелия мгновенно почувствовала себя слабой, беспомощной. Возможно, Диомар – такой, каким она его когда-то представляла – навсегда исчез, и, казалось бы, она не должна ощущать себя так, однако всё стало лишь хуже. Стерлинга она теперь боялась сильнее всего.
Выражение его лица не менялось, как и взгляд, то ли жалостливый, то ли скорбный. Амелия не шевельнулась, когда он сделал шаг к двери, будто бы намереваясь уйти, затем снова обернулся. Казалось, он сомневался в том, стоило ли остаться или же сбежать. Стерлинг встал у противоположной стены так, что свет, падающий сюда сквозь решётку, не попадал на него. Когда он заговорил, Амелии пришлось собрать все силы, чтобы побороть желание отвернуться, дабы не смотреть на него:
– Много лет назад мы с отцом повздорили, да так, что нанесённые им оскорбления оставили шрамы глубже, чем те, что я получил в диких краях Квебека. Я был совсем юн и слишком глуп, чтобы не поддаться желанию отомстить ему. Но я отомстил – забрал у него единственного ребёнка и наследника и оставил до конца дней в большом пустом замке, в одиночестве предаваться горю. Жалею ли я об этом? Нисколько! Видимо, считаешь меня за это негодяем? Но я никогда не мог похвастаться своей любовью к нему. Как отец он был жалок и скуден на чувства. Твоя дядя был тебе больше отцом, чем лорд Стерлинг для меня. И вот, родной отец стал первым, кто научил меня взращивать ненависть, питаться ею, жить с нею и мириться, словно она моя неотъемлемая часть. Но ведь ты тоже была там. Появилась из ниоткуда – девочка с волосами, будто огонь – и я понятия не имел, что с тобою делать. Жалею ли я, что ушёл тогда, не попросив твоей руки, не заявив на тебя права так, как мог бы? Первые несколько месяцев, как покинул родину, я сожалел об этом больше всего. Я вспоминал о тебе и всё больше ругал себя: лучше бы я потерял в твоём лице друга, чем потерял тебя всю и навсегда. Но было уже поздно.
Амелия со смешанным чувством наблюдала, как он порой ворошил свои волосы и кривил губы, будто ему было больно говорить.
– Что дают сожаления? Очередную дыру в сердце да душевные раны. Я полагал, что с годами всё забудется. К тому же я не планировал выжить там, куда отправился на вшивом торговом судёнышке с кучкой набожных лютеран. На дальних берегах повсюду лишь опасности подстерегали. С одной стороны воинственные коренные племена, а с другой – проклятые французы, с которыми тоже приходилось считаться. Ты даже не представляешь, какие ужасы предстают перед глазами путника на длинной дороге от злополучного Роанока до земель потаватоми!
Капитан утёр рукой глаза и вздохнул так тяжело, что Амелии показалось, будто эту тяжесть он нёс с собой на протяжении всех семи лет.
– Несколько десятков раз я был близок к смерти. Так близок, что порой мне хотелось умереть, и я ждал смерть, как давно потерянного друга. Но у судьбы свои причуды. Оказавшись в милости у вождя мохоки, я выжил. Они вылечили меня, вернули голос, и я иначе взглянул на некоторые аспекты своей жизни. Я перестал, наконец, бежать, сломя голову, от цивилизации и её разрушительной силы. Я взглянул на жестокость, распространявшуюся по Америке, как чума, на несчастных индейцев, которых всё дальше и дальше оттесняли с их законных земель, и понял вдруг, что должен потратить силы не на поддержание этой жестокости, а на создание чего-то правильного и справедливого. Не так уж сложно оказалось отыскать себе союзников. Это были такие же одинокие и разочарованные люди, как и я. Они поддержали меня, стали моей новой семьёй, и я поклялся никогда не подводить их. Я вернулся к берегам Британии с надеждой, что сумею отыскать на земле своих предков достойных людей, тех, кто доверится мне и попросит помощи. А через несколько лет о Диомаре и его ловкой команде знали все – от последнего пастуха на Гебридах до
королевского двора. Разумеется, Георг ничего не заподозрил. Он слишком плохо разбирался в людях, чтил память о моём отце и ценил моё молчание… Думаю, оно его даже забавляло. Я долго собирал людей и ресурсы для обратного путешествия, однако война перевернула все наши планы. Пришлось стать осторожнее и тише. Скоро «Полярис» сильно пострадал, и не осталось средств, чтобы вернуть его на воду, тогда я отчаялся и обратился за помощью к твоему дяде… Благороднейший человек! Но такой несчастный! Он волновался за тебя, ибо предрекал свой скорый уход. Он доверил мне свои богатства… и твою жизнь.
