Да начальник Н-ского ГУВД и его братишка заставят Дусю согласиться с тем, что это она из микроавтобуса в Япончика стреляла!
Уф! Кошмар и самодеятельность. Но радовало здесь одно: разговаривая с Муромцами, Дуся успела прикусить язык и не сказать о том, что ненадолго раздобыла телефон.
Паршину пришлось сказать. Иначе откуда б в Н-ске Саша с бойцами объявился? На конференцию приехал или случайно приблудился?
Повествовать о том, как глупо нарвалась на деревенских отморозков Дусе жутко не хотелось. Но под гневное шипение начальника, Евдокия прикинула плюсы и минусы признательных показаний и решила: ежели Олег узнает, как лихо расправился Александр Сергеевич с ее обидчиками, то, может быть, отойдет быстрее? И к Саше будет относиться чуть сердечнее, что благотворно скажется на деле?..
– Олег, замолкни, – негромко попросила Евдокия раскочегарившегося шефа.
Шеф подавился упрекающим тезисом. Уставился на Землероеву, как солдат на прыткую блоху.
– Телефон я поменяла на сережки в одной деревне. Потом его у меня отобрали и чуть не изнасиловали.
Через пару минут Землероева и Паршин сидели на краешке постели, когда-то предназначенной для жениха с невестой. Паршин нежно гладил Дусю по плечу и чувствовал себя неловко, как и любой нормальный мужик в подобной ситуации.
Молчал, короче. И вздыхал.
– Как, говоришь, деревня называется? – выслушав рассказ, как будто между прочим, спросил унылую напарницу.
– Даже не думай туда соваться! – мгновенно отстранилась Дуся и строго посмотрела на начальника. – Мирон и его парни там уже достаточно навешали!
– Как скажешь, – точь-в-точь напоминая бывшего врага, серьезно произнес Олег. И Евдокия в который раз подумала: менты и урки ходят по одним дорогам и шибкой разницей не отличаются. – У меня, кстати, тоже новости есть, – уходя от невеселых мыслей, проговорил Олег. – Я выполнил твою просьбу.
Дуся моментально втянула слезинки, выбитые рассказом и сочувствием обожаемого шефа, и, сев на кровати полубоком, заинтересованно приготовилась слушать. Вчерашним днем, созваниваясь с Паршиным, Евдокия узнала, что тот ходил в институт, где училась девушка Фланель. Там сыщика порадовали категорическими и единодушными отзывами: мадмуазель Тереза превосходная студентка, краса и гордость курса – не замечена, не привлекалась, не ославилась.
Но Дуся уже закусила удила.
– Олег, проверь еще, – настойчиво сказала шефу. – Ты мою интуицию знаешь – где-то возле института зарыта крупная собака!
Паршин маленько поупирался. Потом вспомнил, что в отделении полиции, на чьей земле стоит университет, служит его старинный кореш, и отправился туда.
Нарыл. Добыл. Принес. На замечательную иностранную фамилию красы и гордости однокашник Паршина отреагировал с изумительной стремительностью: «Фланель, говоришь? Тереза Фланель? Как же, как же, помню, помню, – хмыкнул кореш. – У нас потом парни неделю ржали: мануфактурную красотку задержали, отрез фланели на «контроле» прикупили… Созвучно, правда? Тереза – отрез… У ее родителей хорошее чувство юмора».
Паршин принес Евдокии крупную добычу. Рассказывал о студенческих проказах таможенной жены и ждал от Землероевой воодушевленных восклицаний.
Дуся же сидела необычайно понурая и мрачная. Покусывала нижнюю губу и морщилась.
– Ну? – в итоге поинтересовался Паршин. – И? Где радость, где вопли «а что я говорила?!»?
– Тоскливо-то как, Олег, – неожиданно вздохнула Дуся. – Тоскливо и паршиво.
– Дак она больше не попадалась, – пожал плечами Олег. – Один раз взяли при «контрольной закупке» в сауне, больше не засвечивалась.
– Да я не о том! – воскликнула Дуся. – Я поступила гадко! Гадко, низко, заштампованно, понимаешь!
– Нет.
– Ох, – вымолвила Землероева и встала, прошлась перед сидевшим на кровати шефом. – А вот Васильевич сразу понял. И мне сказал: «Злая ты, Евдокия». Злая. И он был прав. Тысячу раз прав!
– Да в чем он прав-то?! – Слегка обиженный реакцией Евдокии на отлично выполненное поручение, Паршин удивленно глядел на девушку.
– Я пошла по штампам, – раздосадовано каялась напарница и бродила по комнате, огорченно потирая руки. – Я заштампованная столичная штучка, понимаешь? Пошла по шаблону – раз девушка из провинции, из небогатой семьи, красотка, то значит, – известное дело! – эскортом промышляла! По саунам ходила! – Дуся расстроено присела на табуреточку, сгорбилась. – Стерва я столичная, Олежка. Гадюка.
– Что?!
– Что слышал – стерва и гадюка. Розыскная собака с трафаретными мозгами!
– Так ты хорошая собака, – попробовал Паршин склонить в шутливый тон, поскольку знал, чем у Евдокии самобичевание кончается: исконно русскими вопросами и тоской. – Ты, Дуська…
– Я пальцем в небо целилась, Олег! – перебила Евдокия. – Я отыграться захотела! Найти комок грязнущего белья! Нашла, – сыщица печально усмехнулась, – почти профессионально. Я злая заштампованная стерва, Олежка. Все знают – только гадкий человек вечно думает о людях гадости. А Николай Васильевич… он – мудрый, добрый…
– Ну-у-у, пошло-поехало… Пепла голову посыпать – принести?
– Обойдусь, – грубовато, все еще переживая о том, что подумал о ней хороший мудрый диверсант, буркнула Землероева.
Олег расстроено смотрел на девушку. Он думал, что период самобичевания у сыщицы уже прошел, на памяти Олега Дуся взбрыкивала пару раз и последний кризис произошел примерно год назад. Тогда Землероева всерьез подумывала завязывать с сомнительным ремеслом, заводила с шефом душеспасительные разговоры: «Олег, а ты не думаешь, что мы занимаемся гадким делом, а? Следим, подслушиваем, подглядываем, не хило на чужой беде зарабатываем?..»
Паршин тогда уже знал, что у Землероевой существует чисто русская привычка – ковыряться пальцем в душах и придаваться сомнениям. Повел себя терпеливо:
– Залезь-ка ты, Дуська, в Интернет и набери в поисковике «мутизм», – предложил Олег. – А пока не набрала, кратко информирую. Мутизм, Дуська, – это временная утрата дара речи. Она возникает у человека при обиде, сильном шоке, других психологических встрясках. Человек, подверженный мутизму, не может говорить с обидчиком или собеседником, просто поднявшим на него голос. Он замыкается и молчит, как проклятый. Даже если очень хочет поговорить о том, что его волнует, – замыкается и в лучшем случае мычит и мямлит. И как ты думаешь, Дусенция, что должен делать человек, не умеющий грамотно построить разговор? Он знать не знает о своем расстройстве, он приступает к разговору, а дальше – ни тпру ни ну. Бестолочь одна.
– Не понимаю, при чем здесь наш промысел.
– А притом, что человек, не способный к разговору, может окончательно сбрендить и натворить дел. Он замкнется, черт-те чего накрутит… А дальше что? Мордобой? Суицид? Развод при самом слабом случае или убийство, если вовсе перемкнуло? – Паршин тогда выдержал длительную паузу, внимательно поглядел на Дусю и кивнул: – Наименьшим злом будет визит в нашу контору. И причем хочу заметить: ты не задумываешься о том, почему клиенты конкретно к нам косяком идут?
