Президент лежал на кушетке в нарядном серебристо-голубом блестящем костюме и будто спал. Я взяла его за запястье двумя пальцами – пульс был тянущий, как боль, желеобразный. Я знала такой пульс: по воспоминаниям очевидцев, у меня был похожий, пока я была в собаке. Что-то вроде комы или памяти отсутствующего тела о коме как состоянии выключенного сознания.
На экране была трансляция какого-то, наверное, локального сельскохозяйственного саммита. Президент – тот же самый, но стройный и тридцатилетний – задумчиво бродил в этом же нарядном серебряном костюме цвета электрик среди угрюмых коров с грязными шершавыми боками, принюхивался к ним и раскатисто гремел:
– Что же у вас коровы грязные! Вы что, не видите, что ли! Они у вас что – в грязи лежат, как свиньи?
К коровам жались какие-то мелкие, как клопики, испуганные чиновники. Тут я усилием воли заставила себя выключить рефлексию, чтобы передать тебе лишь чувства и память, а не чью-то чужую надежду на выброс социальной сатиры в перезагрязненную атмосферу.
– Корове не прикажешь, где лечь – в навозную жижу или в сухое место, где солома свеженькая! – продолжал отчитывать клопиков президент. – Это вы говорите тем, кто коров никогда не видел. Если корове предложить на выбор жижу, навоз или сухое место – никогда корова не ляжет в жижу! Корова не такая глупая, как те, кто на нее работает!
Я тут же перестала волноваться насчет того, удастся ли мне сойти за диктатора, если мне удастся войти в диктатора. Сложно объяснить почему, но я как будто бы оказалась внутри грязной коровки и поняла, что это все не страшно.
На экране высвечивались какие-то координаты, похожие на адрес в Мировой сети.
Вдруг молодого президента странно перекосило – он пошатнулся, оперся рукой о грязный коровий бок. И показал пальцами знак V: победа крика над волей.
Телохранители тут же замахали операторам телевидения: вон, все вон. И быстро затащили запинающегося, дергающегося диктатора в коровник. Видимо, все происходящее снималось мини-дронами. В мгновение ока привели новенького клона – ровно такого же тридцатилетнего красавца.
Президент-старичок, лежащий на кушетке за моей спиной, как агнец в объятиях льва, вдруг нехорошо, сонно заворочался и забормотал.
– Уходит, – закричали на экране. – Нормально! Переходит! Быстро перекидываем назад, потом в новенького.
Президент начал мычать, стонать и метаться. Похоже, он собирался выйти из комы.
И тут я с ужасом подумала: ничего не получится. Ведь для того, чтобы подключить активированный дубликат к носителю, находящемуся в голове биологического человека в реальном мире, нужно подключить именно этот конкретный дубликат. А я – не тот, а другой дубликат. Перекладывая камень из чашечки в блюдце, а потом в другую чашечку, довольно сложно вдруг ошибиться и переложить не камень, но крошечный воробьиный череп, желающей тоже побыть чашечкой. Все, катастрофа. Они ведь обратятся к данным, содержащим настоящего диктатора. А эти данные лежат на кровати и стонут. Не выйдет, не получится.
Лина даже не пыталась со мной об этом говорить – хотя я несколько раз начинала подобный разговор, спрашивая, как технически оформлено обращение реального мира к дубликату.
– Адрес, – все время говорила Лина. – Я знаю, что они обращаются к адресу, а больше ничего не знаю. Да разберешься. В собаке же разобралась, хотя она технически тоже офигеть сложная!
У дергающегося кушеточного президента на голове была странная колючая штука, похожая на терновый венец.
– Всё, вышел? – Охранники вдруг сурово уставились на экран, отчего я почти сползла под стол, внутренне надеясь, что они успели рассмотреть лишь воробьиный череп, который я панически транслировала на все вокруг. Мысленно взмолившись камере, я тут же нашарила ее влажный, трясущийся от моего же ужаса шарик из-под стола и скрутила эту воробьиную головку.
– Темнота какая-то! – донеслось поверх стола. – Эй, как вы там, готовы? Вышел? Наверное, вышел. Не вижу ничего. Прием! Да тащи сюда. Венок давай, ну. Да смотри, у него пена уже идет, срочно. Да потом разберемся, вышел уже. Давай просто включай этого. Как вы, вы уже там? Готовы? Венок надели?
Диктатор захрипел. Я сняла с его головы венец и заметила, что крупные белые цифры с координатами на экране, прежде неизменные, изменились. Меня не волновала ни пена чужим ртом, ни испуганные крупные планы телохранителей. Адрес! Это адрес! Они обращаются не к данным дубликата как файла, а к его месторасположению в интернете для мертвых! А для того чтобы точно идентифицировать месторасположение файла, нужен предмет, вещь – которая идентичная самой себе в реальном мире.
Венец! Вот оно что. Я надела на голову венец. Это был натуральный терновый венец – он сильно кололся и царапал лоб. От боли я перестала чувствовать страх.
– Тягай! – застонал президент. – Не тягай! Тягай больно!
– Что? Он надел? Точно надел? – засуетились на экране, с которого что-то продолжало хрипеть. Вдруг послышались крики, которые, впрочем, быстро стали полузадушенными – видимо, клону забили рот соломой или глиной.
– Да! – басом сказал президент, не открывая глаз. – Да!
– Все, нажимай давай! Он отвечает, я слышал. Перебрасываем.
– Жижу держи! – застонало за спиной.
И я открыла глаза внутри диктатора – и тут же открыла глаза снаружи диктатора.
Телохранители снимали с моей головы венец, весь дополнительно опутанный, как рождественский венок, потрескивающими резиночками и электродами. Вокруг меня полумесяцем стояли участливые, испуганные коровы и смотрели с уважительным благоговением. В их круглых, как вечерние иллюминаторы, влажных очах отражался диктатор, которым я стала. Телохранители были немного волхвы. Я хотела бы запомнить это чудо нежелательного рождения навсегда.
– Дышит? Нормально? Вы дышите? – спросила одна из коров. Я тут же поняла, что смотреть на реальность из тела технически очень сложно – постоянно что-то запаздывает.
Венец осторожно укладывали в чехол. Объективная вещь! Действительно, они подгружают к носителю в мозгу клона не конкретный объем данных, которые и есть диктатор, а тот объем, который маркирует себя в нашем интернете для мертвых объектом «венец». Выходит, они тоже догадались о том, как можно использовать объективные вещи? Но откуда они здесь знают, какая из вещей имеет свою объективную тень в интернете для мертвых?
– Почему венец, напомни, – прохрипела я мужским голосом, стараясь звучать максимально безразлично.
– А хер его знает, – ответил один из телохранителей, наконец-то выпав из коровы, пока я вращала глазами и головой, пытаясь пересобрать обрушившийся на меня мир биологического восприятия. – Можно и без него, кстати. Но в полевых условиях только с венцом можно. А в лаборатории можно и так, по созвону. А что?
– Ничего, – сказал диктатор. – Надо вернуться к тем коровам, что снаружи?
– Да. Лучше побыстрей.
