Джек Мэтлок, работавший послом США в Советском Союзе с 1987 по 1991 год, понимал, как выглядел мир с российской точки зрения. В 2014 году он написал: „Президент Билл Клинтон поддержал натовские бомбардировки Сербии без санкции Совета Безопасности ООН, а также вступление в НАТО стран бывшего Варшавского договора. Эти шаги нарушили соглашение о том, что Соединенные Штаты не воспользуются уходом СССР из Восточной Европы. Удар по доверию россиян к США был оглушающим. В 1991 году опросы свидетельствовали, что около 80 % граждан России положительно относились к Соединенным Штатам; в 1999 году почти такое же количество людей показало отрицательное отношение“.
Мэтлок продолжил:
„Владимир Путин был избран президентом в 2000 году и сначала следовал прозападной политике. Когда террористы атаковали Соединенные Штаты 11 сентября 2001 года, он первым из глав иностранных государств позвонил и предложил помощь. Он сотрудничал с США, когда американцы вошли в Афганистан, и сам вывел российские военные базы с Кубы и из бухты Камрань во Вьетнаме. Что он получил взамен? Какую-то невыразительную похвалу от президента Джорджа Буша-младшего, который затем преподнес дипломатический аналог неожиданных ударов под дых: дальнейшее расширение НАТО в Прибалтийские республики и на Балканы со строительством там американских военных баз; выход из Договора по ПРО; вторжение в Ирак без санкции Совета Безопасности ООН; неприкрытое участие в цветных революциях на Украине, в Грузии и Киргизии; а затем прощупывание нескольких самых жестких красных линий, которые провел бы любой глава России — разговоры о приеме в НАТО Грузии и Украины. Американцы, преемники доктрины Монро, должны бы понимать, что Россия будет сверхболезненно воспринимать приближение к своим границам военных союзов, управляемых иностранными державами“
[200].
Путин рассматривал Украину как последнее в серии предательств со стороны Соединенных Штатов и их европейских союзников. До 2015 года он не говорил публично, что во время президентства Буша-младшего русские перехватывали телефонные звонки между вооруженными сепаратистами и американскими спецслужбами, базировавшимися в Азербайджане. Эти перехваты доказывали, что США продолжали поддерживать исламистских террористов не только в Чечне, но и по всему российскому Северному Кавказу. США снабжали их, как утверждал Путин, не только данными разведки, но и транспортом. Владимир Путин довел информацию до президента Джорджа Буша-младшего. Тот ответил, что „надерет задницу“ замешанным в этом деле сотрудникам разведки. Однако через десять дней Федеральная служба безопасности Российской Федерации, преемница КГБ, получила письмо из ЦРУ, в котором говорилось: „Мы поддерживали и будем поддерживать отношения со всеми оппозиционными силами в России. Считаем, что мы вправе это делать и будем заниматься этим в дальнейшем“. Владимир Путин сказал в интервью: „Некоторые люди, особенно в спецслужбах западных стран, думают, что если кто-то действует на раскачку главного геополитического соперника, а таким, как мы теперь понимаем, в их сознании всегда оставалась Россия, то им это в целом на пользу. Даже мне казалось, — добавил он, — что с падением идеологической преграды в виде монополии Компартии на власть все кардинально изменится. Но оказывается… есть еще геополитические вещи, вообще не связанные ни с какой идеологией“
[201].
Президент Обама лихо попытался „перезагрузить“ отношения с Россией. Как объяснил Мэтлок, с определенным успехом:
„Договор СНВ‐3 был важным достижением, и развивалось спокойное сотрудничество по нескольким региональным проблемам. Но затем начала сказываться склонность Конгресса заниматься чужими делами, когда он не может справиться с собственными. Акт Магнитского, который выделил Россию за нарушения прав человека, как будто во всех других местах такого не происходит, вывел из себя российских руководителей и утвердил широкую общественность в представлении, что Соединенные Штаты непримиримый враг“
[202].
Президент Ирана Махмуд Ахмадинежад встречается с президентом России Владимиром Путиным в Тегеране, октябрь 2017 года. Три года назад Путин сыграл решающую роль при заключении иранской ядерной сделки
Наверное, у Путина была веская причина прийти в ярость. Обстоятельства, сопровождавшие принятие акта Магнитского, который покойный журналист Роберт Пэрри считал „первым выстрелом в новой холодной войне“, вызвали множество вопросов. В основном благодаря усилиям рожденного в США миллиардера Уильяма Браудера, чей британский инвестиционный фонд Hermitage Capital Management был некогда крупнейшим иностранным инвестором в России, Сергей Магнитский изображался на Западе как героический разоблачитель, которого заставили замолчать и в итоге убили в тюрьме в 2009 году за раскрытие информации о коррупции в государственном аппарате Российской Федерации. Браудер стоял за американскими санкциями, наложенными на российских олигархов в 2012 году. Русский кинорежиссер Андрей Некрасов, откровенный критик Владимира Путина, снявший фильмы об отравлении бывшего сотрудника разведки Александра Литвиненко и чеченской войне, взял эту историю в качестве основы для документальной драмы, разоблачающей вероломство российского правительства. Однако закончил свой фильм Некрасов, представив совсем другую картину. Фильм наводит на мысль, что Магнитский был не юристом, боровшимся за правду, а скорее бухгалтером, который, по всей видимости, помогал Браудеру со схемами уклонения от налогов. Выступление Браудера убедило американских законодателей, но Некрасов чувствовал, что дело дурно пахнет. „Трудно точно определить момент, когда я подумал, что это ложь… придуманная история“, — сказал он, выделяя свое открытие, что „не было признаков разоблачений“. Несмотря на то что фильм Некрасова поднимает много волнующих вопросов, Washington Post осудила его как „агитпропаганду“, использующую факты „избирательно“, и как часть кремлевской „кампании по дискредитации Браудера и акта Магнитского“
[203]. Закончилось тем, что на Западе фильм показали на единственном частном просмотре. Все это дело заслуживает как минимум тщательной проверки.
