Тимофей тихо скомандовал, кивнув на дверь ванной:
— Мой руки, поедим. Маринка оставила.
Анна покачала головой:
— Не хочу есть. Можно я спать?
Он, не возражая, провел ее скрипучими половицами в угловую комнату. В ней пахло… им. В полутьме девушка различила узкую кровать, застеленную бельем в мелкий цветочек, тумбу с книгами. Рядом — шкаф. На открытых полках лежали, стояли, теснились книги. Море книг.
— Ты столько читаешь? — удивилась.
Дайвер уклончиво кивнул:
— Пока поднимаешься, сдохнешь от скуки. А так болтаешься на выброске, а в мозгах что-то шевелится, — он усмехнулся. — Отдыхай. Все завтра.
Он тихонько вышел, притворил за собой дверь.
Девушка приблизилась к шкафу с книгами.
Говорят, чтобы узнать человека, достаточно посмотреть его библиотеку. Дайвер Торопов ее удивил: новенький томик Достоевского, затертая до дыр обложка «Анны Карениной», дорогущие Стругацкие в подарочной суперобложке и другие книги научной фантастики. На видном месте, изрядно потрепанные и зачитанные, конечно, «Солярис» Лема, как без него, новенький томик «Прилива» Брина, «Сообщение Артура Гордона Пима» Эдгара По — Аня отметила, что эту книгу не читала.
Сверху, открытая на последней трети небольшая книга в мягком переплете. Ее Тим, скорее всего, читает прямо сейчас. Или всегда. Аня с любопытством взглянула на обложку: пугающе-голубая бездна и крупный шрифт названия — «Ныряющие в темноту», Роберт Кэрсон.
Девушка осторожно взяла книгу, борясь с ощущением, что касается чего-то личного, подошла к столу. Включила настольную лампу, поднесла пожелтевшую страницу к кружку света.
«— Давай условимся о тройном сигнале, — сказал Чаттертон Колеру, натягивая ласты. — Если я ударю молотком три раза или посвечу фонарем три раза, или вообще что-либо сделаю три раза подряд, это значит, что у меня проблемы.
— О›кей, это значит, что у тебя проблемы, — повторил Колер. — Но я все равно не в состоянии протиснуться сквозь этот зазор сверху, чтобы помочь тебе. Так что тройной сигнал будет означать, что тебе конец.
— Да, ты прав. Забудь об этом».
Аня почувствовала, как по спине ползет тонкой змейкой страх. Присела на край кровати, глаза побежали по ровным строчкам.
«Он схватился за перекладину и стал подтягиваться. Железо покачнулось, затем рухнуло вниз, упершись Чаттертону в колени и отшвырнув его к одному из дизельных двигателей. Сердце его отчаянно застучало. Он с трудом успокоил дыхание и посмотрел на перекладину, концы которой застряли в груде механических частей. Чаттертон медленно потянулся, чтобы убрать перекладину с коленей. Ее вес был огромным — по меньшей мере, двести фунтов вытесненной воды. И все же ему удалось приподнять ее. Его дыхание участилось. Запас газовой смеси истощался. Он приложил усилия. Стрелки на его манометре опустились ниже. Проклятая перекладина не поддавалась. Чаттертон стал упираться ногами, чтобы освободиться, но не мог пошевелиться — он попал в ловушку.
Чаттертон заговорил сам с собой.
„Парни гибнут от паники, — говорил он. — Посчитай до тридцати. Сделай паузу. Соберись с силами“.
Колер заглянул в проем, но ил поднялся со всех сторон, поэтому он ничего не увидел. Колер полагал, что Чаттертон действует по плану.
„Займись этой проблемой, — увещевал себя Чаттертон. — Парни гибнут, потому что не занимаются самой первой проблемой. Не давай расти снежному кому“.
Стрелка манометра на баллоне Чаттертона ползла вниз».
Анна представила себя вот так же на дне, скованной железной махиной, беспомощной, с крошечным запасом воздуха. Над головой — тонны черной, тугой как смола, равнодушной воды. Тебя здесь никто не ждал. Не жалуйся, если что-то пошло не так. Здесь нет права на ошибку. Нет второго шанса.
А у нее? Есть этот второй шанс? Начать все с начала? Что будет, если она не раскроет секрет этой женщины, призрака?
Аня слышала, как тихо скрипели половицы, шумела в ванной вода. Как бесшумно ее спаситель передвигался по дому. Наверно, так же он передвигается там, на дне.
«Он мог бы меня послать», — мелькнуло в голове. И она была бы сейчас как тот дайвер из книги, приваленный фрагментом затонувшей субмарины.
Анна разделась. Легла, прислушиваясь к сонному голосу сада за окном, мягкому шелесту волн. Старалась заснуть.
Стоило закрыть глаза, как сквозь сонную пелену прорывался злой шепот и женский смех. В ней, Анне, ворочалось, захватывая все сильнее, неведомое прежде чувство: ненависть и желание отомстить. Пока обезличенно. Пока — съедая ее собственный сон.
Девушка встала, распахнула окно. Натянув джинсы, перебралась через низкий подоконник и спрыгнула в сад. Босыми ногами бесшумно прошла по колкой, теплой земле, обогнула дом.
С веранды доносились приглушенные голоса.
— … сказала, что убьет тебя, — девчоночий возбужденный, испуганный шепот.
— Та прям, — отмахнулся Торопов. — Отойдет… И чего, сильно дала?
Сопение. Тихий шепот:
— Нос, кажется, разбила.
— Я-ясно, — коротко отозвался Тим. — Иди спать.
— А ты?
— Тоже сейчас иду.
Движение, шелест одежды, осторожные шаги.
Аня неловко двинулась в глубь сада, шагнула спиной вперед в сторону. Под ногами гулко хрустнула сухая ветка.
— Кто там? — Тим вышел из своего укрытия, практически нос к носу столкнувшись с гостьей. — Чё вам всем не сидится на месте-то, а?!
Аня виновато поежилась:
— Не спится. Хотела к морю спуститься.
— Делать тебе нечего, — Торопов повел широкими плечами, обтянутыми футболкой, вернулся на веранду. Аня помялась на тропинке и поднялась следом за ним.
Над бледным бело-голубым лучом от переносного фонаря кружилась ночная мошкара. Дайвер устроился в кресле-качалке, от огромной, с детское ведерко, чашки в его руках поднимался ароматный пар.
— Чай будешь? Мята, смородина, чабрец. Светка подмазывалась, — он протянул ей свою кружку.
Простой, доверительный жест. Будто они знают друг друга сто лет. Будто у них есть что-то общее, кроме ночной дороги на байке и панорамы сонного моря. Аня неуверенно подошла, взяла кружку в руки. Присела за стол.
Девушка повела носом, втягивая густой аромат, отпила. Обжигающе-горячий напиток, тонкий и вместе с тем пряный.
— А чего подмазывалась? Натворила чего? — Аня вернула кружку дайверу, подперла подбородок, с интересом разглядывая парня. Гладко выбритые щеки, нос с горбинкой, немного набок — явно когда-то сломан, — взгляд прямой, но с хитринкой. Он не красуется. Не хочет казаться кем-то еще. Вот он весь, как метеорит на ладони: грубоватый и неотёсанный редкий экземпляр, исчезающий вид. Хочешь — бери. Не нужен — проходи мимо.
