— Ответ на это напрашивается сам собой.
— Точно, — согласился Хагбарт. — Мы встанем у берега под прикрытием прочих кораблей флота. Если враги их подожгут, у нас будет достаточно времени, чтобы зарядить онагры, и достаточно света, чтобы стрелять прицельно.
— Может быть, есть еще что-то, чего мы не знаем, — повторил Торвин.
— Я знаю что. А вдруг они построили такой же «Неустрашимый», как мы в свое время?
Хагбарт грустно покачал головой. Громоздкий, обшитый стальными пластинами, едва передвигающийся «Неустрашимый», который семь лет назад в буквальном смысле переломал хребты кораблям Рагнарссонов, первоначально, до полной перестройки и переименования, принадлежал Хагбарту, и тот клялся, что его «Орвандиль» — самый быстрый корабль на всем Севере. Но «Неустрашимому» в той битве тоже сломали хребет камнем из катапульты, и с тех пор он ни разу не выходил в море. Позднее его разобрали на дрова.
— Они не смогут этого сделать, — категорически заявил он. — Я навидался средиземноморских галер, наблюдал, как их строят. Говорят, конструкция не изменилась за последнюю тысячу лет что у римлян, что у греков. Они нашивают доски вгладь, а не внакрой, как мы. Просто набирают борт доска за доской, без всяких шпангоутов. Слабый киль и очень слабые борта. Нос укреплен, чтобы держать таран, но это почти ничего не дает. Пробить борт очень легко. Нет, я не говорю, что их корабелы дураки. Просто они строят для мелкого моря, без учета приливов и волн. И я утверждаю, что переделать такую галеру в новый «Неустрашимый» нельзя. Корпус недостаточно прочен.
Последовала долгая задумчивая пауза, прерываемая лишь раздающимися неподалеку выкриками и всплесками. В полуденном мареве «Победитель Фафнира» совсем потерял ход, паруса обвисли; только и проку, что спасительная тень. Команда не упустила случая раздеться и поплескаться в прохладой воде. Шеф заметил, что Свандис с борта смотрит на обнаженных мужчин, держась за подол своего длинного платья из белой шерсти. Казалось, она тоже готова раздеться и нырнуть в море. Это вызвало бы по меньшей мере всеобщий восторг, что бы ни говорил Бранд про гнев морских ведьм и марбендиллов из бездны. Авторитет великана в этом вопросе оказался подорван, когда стало известно, что Бранд и сам на четверть марбендилл.
— Ну что ж, план у нас теперь есть, — сказал Шеф. — Хагбарт и Сулейман, поговорите сегодня вечером с командующим флотом насчет ночного охранения. Завтра я попрошу его выслать вперед легкие суда, пусть попробуют найти и связать боем врага, чтобы мы могли обойти его с фланга. Наше секретное оружие, кроме онагров, — то, что мы не боимся выйти в открытое море и остаться без пресной воды для гребцов. На это мы и должны рассчитывать. И есть еще одно приятное обстоятельство.
— Какое? — спросил Хагбарт.
— Нашего троллеобразного приятеля здесь нет. Я имею в виду императора.
— Откуда ты знаешь?
Шеф снова улыбнулся:
— Я бы почувствовал, окажись этот мерзавец где-то поблизости. Или увидел бы дурной сон.
Много меньше дневного перехода парусника отделяло этот военный совет от другого, в котором участвовали начальники объединенных экспедиционных сил греков и римлян. Лишь эти двое сидели в сумрачной, наполненной запахом нагретого кедра кормовой каюте большой греческой галеры. Ни один из них не считал целесообразным советоваться с подчиненными. Подобно тому как раньше поступили их повелители, император Бруно и базилевс Василий, военачальники решили, что удобнее всего общаться на латыни. Оба довольно сносно разговаривали на этом языке, хоть и не любили его. Грек Георгиос научился итальянскому диалекту у неаполитанских моряков, которых презирал, считая еретиками и бабами. Германец Агилульф перенял французский диалект от живущих за Рейном соседей, ненавистных исторических врагов, претендующих на культурное превосходство. Однако оба пошли на жертвы ради возможности сотрудничать. Каждый невольно проникся уважением к талантам другого за многие месяцы, изобилующие совместными победами и завоеваниями.
— Они на юге, в дне пути, и медленно приближаются? — переспросил Агилульф. — Откуда ты знаешь?
Георгиос махнул рукой в сторону маленького смотрового отверстия, проделанного в узкой корме. Вокруг двух десятков его красных, в сотню футов длиной галер расположилась флотилия суденышек самых разных видов. Это были добровольные помощники, христианские рыбаки с севера испанского побережья, с островов и пограничной зоны между Испанией и Францией.
— Мавры так привыкли к рыбачьим лодкам, что не обращают на них внимания. Вдобавок они не могут отличить христианина от мусульманина или иудея. Каждый вечер наши лодки уходят в море и возвращаются со свежими сведениями. Я уже давно в точности знаю, где находится каждый корабль противника.
— А вдруг противник то же самое проделывает с нами?
Георгиос отрицательно покачал головой.
— Я не так беспечен, как арабский наварх. Ни одна лодка не может подойти сюда ближе пятидесяти стадиев без того, чтобы ее остановили и осмотрели. И если в ней мусульмане… — Он рубанул ладонью по краю стола.
— Почему разведчики успевают вернуться, пока неприятельский флот идет на нас? Наши лодки настолько быстры?
— Да, поскольку лучше оснащены. Видишь, какие у них паруса? — Георгиос снова махнул в сторону покачивающихся неподалеку лодок.
На одной из них, уходившей по тихой воде с каким-то поручением, уже подняли и расправили парус: треугольный кусок ткани на наклонной рее — гафеле.
— Здесь это называют «латинский парус», на их языке «латино».
Тут оба мужчины одновременно хмыкнули, выражая презрение к чудаковатым иностранцам.
— Они говорят «латино», подразумевая, — Георгиос запнулся, подбирая слово, — что-то вроде «аптус», «ловкий». И это действительно удачный парус, рассчитанный на легкие боковые ветры и позволяющий развить большую скорость.
— Почему же тогда у вас другие паруса?
— Если бы ты посмотрел вблизи, — объяснил наварх, — то сразу бы все понял. Когда нужно развернуться другим бортом к ветру, — (в латыни, которой владел Георгиос, не нашлось слова «галс»), — недостаточно повернуть гафель — палку, к которой крепится парус. Этот гафель нужно перекинуть через мачту. На лодке это не проблема, а вот когда мачта высокая и гафель тяжелый… Или судно должно быть маленьким, или команда — большой.
Агилульф фыркнул; объяснения ему наскучили.
— Итак, мы знаем, где они, а они не знают, где мы. Что это нам дает?
Грек откинулся на своей скамье.
— Наше оружие — огонь. Их оружие, о котором ты мне постоянно напоминаешь, — камни. Ты сам рассказывал, что на твоих глазах один такой корабль потопил целый флот и никто не успел даже сказать: «Господи, помилуй!»
Агилульф кивнул. Он участвовал в битве при Бретраборге, видел, как флагман Шефа «Неустрашимый» разнес в щепки флот Рагнарссонов. Это произвело неизгладимое впечатление на германца.
