Улыбка на лице мужчины погасла. Он медленно смахнул грязь с голых предплечий. Белые рукава рубашки были закатаны так, что раскатать их наверняка невозможно: будут как жеваные.
— В таком случае вы работали и с моим братом. Меня зовут Саймон.
— Простите, — сказал я. — Я понятия не имел, что у Тони есть еще братья, кроме Винсента.
Вранье, но брат Винсента этого знать не мог. Он спрыгнул из кузова на землю и очутился меньше чем в метре от меня.
— Что вам нужно?
Беспечность как ветром сдуло, она сменилась чистейшей яростью. Перемена удивила меня. К такой ситуации я не был готов.
Брат Тони склонил голову набок.
— Беннер, говорите?
— Да.
— Тогда я знаю, кто вы.
Незачем объяснять, что он имеет в виду. Так я думал. У него же на лице написано: он знает, что я сделал, и ненавидит меня за это. Так я думал. И вот тут для меня начиналось непонятное. Ведь каким образом мой выстрел, отнявший жизнь у незнакомого парнишки, мог испортить мои отношения с семьей давнего коллеги? Фактически Тони был виноват в случившемся не меньше меня. Той ночью он несколько раз повторил, что ужасно жалеет о случившемся. И что не выстрели я, выстрелил бы он сам.
— Вы сбежали, — сказал Саймон. — Так не делают.
О чем он толкует?
— Я не сбегал, — сказал я, не понимая, что он имеет в виду, но не желая давать ему больше информации, чем та, какой он располагает.
Он шагнул ко мне. Я заставил себя остаться на месте.
— Нет, сбежали. Бросили Тони, когда ему было чертовски плохо. Что вам надо от Винсента? Он плевать на вас хотел, и я тоже. Никто в семье не желает иметь с вами ничего общего. Раз вы не пришли раньше, незачем вообще являться сюда.
Я молча слушал его тираду. “Никто в семье не желает иметь с вами ничего общего”. Значит, они говорили обо мне. И решили, что знать меня не хотят. Здесь чувствовался какой-то подтекст, которого я не улавливал. “Никто в семье”. Чего же я никак не пойму?
— Мне очень-очень жаль, — сказал я. — Я не знал, что Тони было плохо.
Что еще тут скажешь? Разве я вообще имел возможность понять, что Тони было паршиво? Ведь после того страшного случая он перевелся в другой участок. А близко мы никогда не дружили.
— Вздор, это все знали. И вы тоже.
Он сунул руку в карман брюк, достал связку ключей.
— Мне пора. И вам тоже пора убираться. Раз и навсегда. Здесь никто не желает вас видеть.
Раз и навсегда. Никто в семье.
— Можете передать Винсенту, что я ищу его?
— Конечно, только он не станет с вами встречаться. Он вас ненавидит, как и все мы.
Настал мой черед шагнуть к нему, в полной растерянности.
— Простите, но о чем вы, черт побери, толкуете? “Он вас ненавидит, как и все мы”. Кто — “все мы”? Я вас не знаю. И вы, черт возьми, меня не знаете.
Окаянная жарища. Такое ощущение, что мы оба вот-вот расплавимся вместе с асфальтом. Мозги работают через пень-колоду. Мы оба стояли и неотрывно смотрели друг на друга, взвинченные и злые. И неспособные вымолвить ничего вразумительного.
Я попытался сказать что-нибудь помягче. Помягче, но не менее веское:
— Мне очень жаль, что так случилось. Но… вы… все вы не можете не понимать, что это была трагическая ошибка. Я… я ни секунды не думал, что он умрет. Мы стояли под дождем, а он достал пистолет… то есть не пистолет, но я думал, это пистолет… и просто…
— Простите, вы о чем?
Брат Винсента и Тони смотрел на меня в полном недоумении.
— О том, что тогда случилось… А вы сами о чем говорили?
Разговор нарушил звонок телефона. Его телефона, не моего.
— У вас с головой непорядок. — Он направился к водительской дверце, собираясь сесть за руль.
Я пошел следом, не хотелось мне уезжать отсюда с кучей новых вопросов, их и без того предостаточно.
— Простите, но я не понимаю, — сказал я. — В чем именно вы и ваша семья меня обвиняете? Я не знал, что Тони паршиво себя чувствовал. Мне известно только, что он тогда подал ходатайство о переводе и…
Саймон сел в пикап, закрыл дверцу. Окно было опущено.
— А как по-вашему, почему он так поступил? Ходатайствовал о переводе?
— Из-за случившегося?
Я чувствовал себя идиотом. Это слово, “случившееся”, явно означало для меня одно, а для родни Тони — совсем другое.
— Не знаю, что вы имеете в виду под “случившимся”, — сказал Саймон, подтверждая мою мысль. — Потому что мы бы сказали иначе: “содеянное вами”. Ведь Тони просил о переводе из-за того, что сделали вы, предатель.
Я покачал головой. Он включил мотор и дал задний ход.
— Мне очень жаль, — повторил я. — Если вы объясните, если расскажете, что́ я, по-вашему, сделал, то мы, возможно, во всем разберемся. Я совершенно уверен, что это просто огромное недоразумение и…
Машина вырулила на улицу.
— Нет тут никакого недоразумения. Держитесь от нас подальше.
Как ребенок, от которого никак не отделаешься, я побежал рядом с автомобилем.
— Скажите Винсенту, что я хочу повидать его! — крикнул я, сунув в машину листок с номером телефона.
В ответ он ударил по газам и уехал.
43
Я добился своего. Обычно так и бывает. Как я хочу. Но прежде позвонил Джош Тейлор.
— Можешь говорить? — спросил он.
— В принципе да, — сказал я, намекая на микроскопический риск, что нас прослушивают.
— В принципе так в принципе, — сказал Тейлор. — Твой приезд в город, похоже, взбудоражил всех и вся.
— Правда?
— Правда. Так что будь осторожен. Это все, что я хотел сказать.
— Погоди. Кого мне надо опасаться? Полиции? Людей Люцифера?
— Многие полицейские помнят твой первый визит, Беннер. Тебя настоятельно просили уехать и не возвращаться. А ты не послушал. Этого достаточно.
— Откуда они вообще знают, что я здесь? Я…
— У тебя не было проблем с въездом в страну, потому что твой паспорт не заблокирован. Однако он помечен. Шерифу доложили, что ты снова здесь, меньше чем через пятнадцать минут после того, как ты прошел паспортный контроль.
Я вспотел.
— Чисто юридически они не могут чинить мне препятствия. Чисто юридически…
— Чисто юридически ты полный идиот. Будь осторожен. С тебя глаз не спускают.
Он положил трубку. Я обдумывал его слова. Насчет слежки. Я сидел в гостиничном номере, в голове роились мысли и бурлила энергия. Не в силах усидеть на месте, я подошел к окну. Слишком высоко, слишком далеко, чтобы разглядеть кого-нибудь или что-нибудь интересное. Если внизу дежурят хвосты, их не увидишь.
