Вандерия подошла ко мне и спросила:
— Посмотрела на своих людей? Убедилась, что они в порядке?
Я кивнула. Они-то в порядке. А я?
Глава 5
Меня разбудил стук в дверь, требовательный и громкий. Я открыла глаза, протерла их, вспомнила, где я и какое сейчас примерно время суток, и застонала – не хочется вылезать из теплой постели!
— Ирина! — донеслось из-за двери; голос Вандерии был непривычно нервным. — Ты слышишь меня?
— Да-а-а, — ответила я сипло, и, рывком откинув тяжелое одеяло, встала на каменный пол. Ступни тут же обожгло холодом. А-а, черт! Я же вчера носки на ночь сняла! Где же они? Прищурившись, я стала искать носки, длинные, шерстяные, замечательно теплые…
— Ирина, открой! — голос комендантши повысился до отчетливой паники.
Я плюнула на поиск носков, и прямо так пошла к двери. Отперев ее, я узрела бледное и взволнованное лицо Вандерии и еще одно лицо, которое спросонья спутала с мужским.
— Почему ты так долго не открывала? — спросила Вандерия.
— Спала, — честно ответила я.
Пристально изучив меня, женщина расслабилась и указала на своего спутника… то есть спутницу.
— Флана хотела тебя увидеть. Как только вернулась из города, сразу к тебе – посмотреть, как наша новая мэза поживает.
— Мэза? — удивилась я, и посмотрела на всадницу.
Это была высокая, даже очень, девушка; мне пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в ее лицо. Сплошные контрасты: квадратное, с широким мужественным подбородком и угловатыми чертами лицо, но полные пунцовые губы, яркие, будто бы накрашенные; ровная смуглая кожа, но осветленные волосы, обрезанные очень коротко и кое-как; разрез глаз азиатский, но сами глаза цветом как арктические льды – холодно-синие, прозрачные.
«Мать моя женщина, какая фактура!» Я впала в оторопь, разглядывая Флану. Какой же у нее рост? Метр девяносто точно есть... Не зря я сначала спутала ее пол: она не просто одета по-мужски, мужская одежда сидит на ней, как влитая. Сапоги, брюки, куртка, плащ – все грубое, темное, плотное, ветром да снегом потрепанное… Я глянула на руки всадницы.
Сильные руки. Ручищи.
Будь я такой сильной и высокой, ни один мэнчи в империи ко мне и близко бы не подошел. Зен и тот бы оробел, увидев эту амазонку. А какие глаза у нее, какие губы? Это вам не классическая скучная красота, а по-настоящему эффектная внешность, андрогинная. Живи Флана в нашем мире, ее бы без вопросов взяли в модельное агентство, с руками-ногами оторвали бы.
— Вау, — выдохнула я, подавленная статью и мощью тела, перед которым оказалась.
— И ты будь здрава, — отозвалась она, переведя на свой манер мое «вау».
Голос ее выдавал: он был еще совсем юный, звонкий, девичий.
— Мы войдем или ты желаешь и дальше почивать? — спросила Вандерия.
— Да, конечно, входите…
Я уступила женщинам дорогу. Старшая по своему обыкновению обошла покои, проверяя, все ли у меня хорошо, не случилось ли чего за ночь, а младшую интересовала лишь я сама.
— Экая ты тощая, — сказала девушка. Встала она от меня довольно далеко, так что я не могла ее видеть отчетливо, но почувствовала, что она всем своим существом источает дружелюбие и интерес, и это меня подкупило.
— В Ниэраде плохо кормят, — ответила я.
— Чегой ты так странно говоришь? — спросила Флана, и мне захотелось засмеяться. По сравнению с Кирилом или Вандерией она сама говорила странно, на особом диалекте.
— Ирина родилась на побережье. Наш язык для нее не родной, — ответила за меня Вандерия. — Флана, ты помнишь, о чем я тебе говорила?
— Помню. — Флана вышла вперед, ближе ко мне, и сказала: — Извини, что так вышло с гуи. Я тебя сначала за мужика приняла, вот и позволила гуи тебя закогтить. Если бы я знала, я б ни за что.
— Все нормально. То есть я принимаю твои извинения. Я Ирина, приятно познакомиться.
Я не слукавила: познакомиться и впрямь было приятно. Флана была как дуновение свежего ветерка, простая и приятная. Но, конечно же, этот «ветерок» в любой момент может превратиться в ураган, способный все на своем пути смести.
Вандерия подошла к нам и укоризненно посмотрела на мои голые ступни.
— Не стоит ходить босой, Ирина. Ты должна держать ноги в тепле, да и все тело, впрочем. Я не для того выхаживала тебя, чтобы ты расхворалась вновь.
Иногда приятно почувствовать себя ребенком, о котором заботятся, но это не тот случай. Забота и внимание Вандерии были продиктованы желанием подчинить меня, сделать послушной. Хоть она на словах и желала, чтобы я скорее окрепла, моя слабость была ей на руку.
Я подозревала, отчего она так струхнула сегодня утром: я спала очень уж сладко по ночам, да и днем постоянно ощущала сонливость. Эта хитрая дамочка подливала мне что-то в напитки или в еду, чтобы я была поспокойнее. Наверное, испугалась, что напутала с дозировкой, поэтом так рвалась ко мне сегодня.
— Что-то тошнит меня, — солгала я, и потерла впалый живот под рубашкой. — Во рту горечь. Полночи ворочалась, заснула только под утро.
— Это может быть беременность, — обрадовалась Вандерия.
— Нет, — слишком быстро и слишком резко сказала я и, чтобы мой ответ не показался подозрительным, добавила: — Я совершенно бесплодна. Так сказал ведун.
— То, что говорят ведуны, можно смело делить надвое. Уверена, ты можешь иметь детей. У меня есть травки, которые могут поправить твое здоровье и сделать тебя настоящей мэзой. Дай мне немного времени, и я превращу тебя в полноценную женщину, коей она задумана богами.
Меня чуть не перекосило от перспективы стать маткой-роженицей, хоть и называющейся красивым словом «мэза». Я пожалела о том, что вообще брякнула ей о том, что у меня был выкидыш, ведь это значило, что у меня была беременность. А раз была беременность, значит, шанс забеременеть снова есть.
— Я принесу тебе отвар, который снимет тошноту. Флана, расскажи пока Ирине о городе.
Вандерия развернулась и вышла из покоев, оставив нас с всадницей наедине.
Я прищурилась и стала искать носки. Один нашелся быстро, второй пришлось искать дольше, и помогла мне с ним Флана. Вручив мне торжественно носок, она спросила:
— Почему ты так щуришься?
— Потому что плохо вижу.
— Какой ужас! — выдохнула девушка и, осторожно помахав перед моим лицом, спросила: — А руку мою видишь?
— Всю тебя вижу, — улыбнувшись, ответила я. — Потому что ты стоишь близко. Но если ты отойдешь, я перестану видеть твое лицо и одежду. Это называется близорукость.
— Какой кошмар… — повторила Флана. — Не знаю, что я бы делала, будь у меня плохое зрение. Я бы тогда не смогла летать…
