— Отчего же забываюсь, я помню. Это император Валлии всё никак не может понять, что он не мой император.
Ральф качнулся, хватая воздух ртом. Схватился за голову. Он не видел, как бросился к нему друг, только слышал, как тот кричит его имя. Ник подхватил его под руки, подставил плечо, помогая усесться. Кресло? Скамья? Какая разница что? Он спиной чувствовал что-то жесткое. Прохладные руки опустились на пылающий лоб, и Ральфа бросило в дрожь. Ощущения двоились. Не первый раз Николас лечит его прикосновением, но он помнит и нежные руки Арины.
— Не самое лучшее время, чтобы свалиться в обморок, — с укором сказал ему друг. — Ты как? Легче?
– Да, — уверенно солгал молодой Бонк и не смог удержаться, тихо шепнул Нику в самое ухо: — А ты в курсе, что император тебе родной дед.
Фостер хмыкнул, посмотрел ему в глаза и ответил:
— Разумеется, в курсе.
Ральф нервно рассмеялся.
— Черт, ну какой же ты предсказуемый! — а потом опомнился и мгновенно спал с лица. — Ник, во дворце белые.
Друг сверкнул глазами, быстро кивнул и, выпрямляясь во весь рост, подал ему руку:
— Понял.
Ральф привычно принял помощь и поднялся на ноги. Он не дед, ему не позволено сидеть в присутствии императора. Александр, склонив голову к плечу, молча рассматривал их двоих.
— Вы копия деда, господин Бонк. Я даже принял вас за него.
«Да-а-а…» — шепнула темнота.
Я вижу в тебе моего Ральфа.
— Кровь — не водица, — важно кивнул Ральф и только потом понял, кому и что сказал. Бросил растерянный взгляд на друга, Николас закатил к потолку глаза. На лице его большими буквами читалось: «Бонк, ты неисправим».
— Оставь нас, мальчик мой, — попросил его Александр.
Ник коротко кивнул и, улыбнувшись другу, вышел в неприметную дверь. Они остались вдвоем, и Ральф увидел, как радостно клубится вокруг беспросветная тьма, медленно сливаясь с ярко-алым туманом. Император сделал к нему несколько шагов и остановился напротив. Протянул ему руку и тихо сказал:
— Александр.
Ральф крепко пожал его ладонь. Запястье обвила синяя змейка. В этой части дворца много лет назад обесточили провода, но он слышал, как бежит по ним электричество. Низкий гул, заставляющий ощутить приятное напряжение в каждой мышце. Сила. Один удар сердца, одна яркая вспышка неоновой молнии на его руке. Ральф улыбнулся и взглянул в темные глаза императора.
«Да-а-а…» — вновь зашелестели голоса.
— Забери, — через силу сказал мужчина.
Ральф выгнул бровь, в пустоте кто-то тихо спросил его голосом:
— Ты снова приказываешь мне?
— Не приказываю. Прошу, — сцепил челюсти император. — Забери силу.
Темнота рванула к Александру, потерлась о ноги, обвила грудь, удавкой сдавила шею. В холодной комнате погасли свечи. Исчезли тени, пропали стены. Они оба стояли у влажно блестевшего красным камня в осеннем Эдинбургском лесу. Ледяной ветер коснулся щеки, на дне черного неба сияла луна.
«Да-а-а…» — повторила рядом бездна.
— Позволь мне снова увидеть Ральфа, — хрипло сказал Александр.
Моего Ральфа.
Ральф никогда не принадлежал ему. С самой первой встречи мучительное ожидание ответа, протянутая ладонь и насмешка в синих глазах напротив. Его восхищение, его дружба, его любовь были ничем для Бонка. Он помнит, как бешено стучало сердце, когда он увидел хрупкого светловолосого юношу в кругу высоких курсантов. Помнит ярость, помнит безумное желание уничтожить того, кто посмел дотронуться до его плеча. Никто не смеет его трогать!
Глупец, кого он кинулся защищать? Кого захотел заполучить? Ветер? Ураган? Молнию…Он с первой встречи мечтал стать для него нужным, но сам никогда не был важен ему.
Там, на перроне, Ральф улыбался и махал ему в окно. Бонк смеялся, возвращаясь в свой чертов лес, а он медленно подыхал, глядя на то, как отходит с платформы ярко-алый поезд.
«Ты — никто». Никто? Человечек. Игрушечный император. В империи, которую я играючи создал для тебя.
Даже её Ральф ценил больше, он мог часами смотреть на целительницу, а Александру доставался рассеянный взгляд. Там, в лазарете, признаваясь Арине в любви, Александр почти ненавидел её. Пять лет как один день. Он позволил её последнему письму дойти до Эдинбурга. Он позволил этому письму опоздать.
Пусть презирает, пусть ненавидит его. Лучше так, чем видеть скуку во взгляде Ральфа. Его жизнь — поиск ответа. Александр ищет, он найдет. Он не смог удержать подле себя ветер, но молодой император привык повелевать и умеет брать своё. Он узнает, рано или поздно он сможет подчинить даже молнию. Александр читает писание наизусть, он был вторым в академии, но во всей Валлии — он первый. Насмешка судьбы. Ему принадлежит империя, ему никто не смеет отказать, император может взять всё, а желает получить Бонка.
В Эдинбургском лесу много лет спит мертвый демон? Значит, он разбудит его. Он призовет демона, но получит своего Ральфа. Император. Сумасшедший, безумец, терзаемый собственными демонами. Его руки в крови. Он и сам почти демон. Демон Валлии.
На севере не работает техника, и карты врут. На них Эдинбургский лес напоминает размытую кляксу, или неправильный круг. Но если смотреть глазами птицы, то серые камни крепости — это всего лишь первый луч гигантской шестиконечной звезды. Лес — пентаграмма, это — тюрьма. А если читать строфы святого писания в особой последовательности, то становится ясно, кто навечно заперт в ней. Александр помнит, как смеялся, когда в послание складывались слова давно мертвого языка.
Знаменитый Эдинг, воин господа, освободивший мир? Не было воина, был демон, призванный слабым целителем из самой бездны. Что только не подвластно человеческому разуму в момент смертельной опасности. В бойне магов на границе северного леса было так много крови… она и сгодилась для жертвы. Историю пишут победители, а демоны создают религии. Призвавший чудовище был слабым целителем, но люди много веков молятся и славят его как господа бога. В мире, в котором почти исчезли одаренные, исцеление прикосновением — великое чудо. Всё что осталось от магии — проклятый "божественный дар".
Нельзя уничтожить пустоту, но можно спрятать за высокой крепостью вход в бездну. Можно закрыть непроходимой чащей незарастающую рану на теле планеты, и покрытая кровью поляна превратится в вечно осенний лес. Демону не нужна пища, демону не нужно тело, но если хозяин прикажет, он его создаст. Эдинг — синеглазое совершенство с волосами белее снега. Прекрасная женщина. Воины бога? Стражи леса? Нет, Ральф, вы дети от союза слабого хозяина и его могущественного раба.
То, что от страха за собственную жизнь смог сделать ничтожный целитель, тем более под силу императору. Северная война? Выдающаяся фальсификация. Ральфу бы понравилось. Александр вошел в чащу. Он нашел алтарь, он напоил собственной кровью белый камень. Лес вздрогнул, принимая его жертву, и три тысячи имперских солдат окутал кровавый туман. Три тысячи смертей — достойная плата за то, чтобы разбудить демона. Он обрел силу, он стал Бонкам хозяином, но так и не получил Ральфа. Синеглазый демон смеялся, прямо глядел ему в глаза и сам вручил ему острый нож:
