Еле заметно улыбнувшись, совершенно игнорируя Морта и остальных, Тед сказал Эми:
– Пойду пройдусь вокруг здания.
Морт сдерживался, но ему не совсем это удалось.
– Лучше сделать несколько кругов, – посоветовал он Теду с фальшивым дружелюбием.
Эми, бросив на Морта темный, вприщурку, взгляд, сказала Теду:
– Будь другом! Может, так действительно будет проще.
– Конечно, – кивнул он и поцеловал ее в скулу. Морт сделал еще одно болезненное открытие: риелтор любит Эми. Может, он не всегда будет ее любить, но сейчас любит. Морт почти убедил себя, что Эми лишь игрушка, которая займет Теда ненадолго, но от которой он скоро устанет. Однако это не сочеталось с тем, что он знал об Эми. Ее проницательность и знание людей восхищали его… и она уважала себя.
Тед встал и вышел. Эми с упреком посмотрела на Морта:
– Доволен?
– В какой-то степени, – сказал он. – Слушай, Эми, может, я держусь не самым достойным образом, но у меня достаточно уважительный повод. У нас было много общего. Дом – последнее, что нас связывало, и, по-моему, это сугубо наше с тобой дело. Разве не так?
Стрику явно было неловко. Фред Эванс, напротив, сидел как ни в чем не бывало, поглядывая на Морта, на Эми и снова на Морта с живым интересом, будто смотрел хороший теннисный матч.
– Так, – тихо произнесла Эми. Морт тронул ее за руку, и она неловко улыбнулась. Все лучше, чем никакой улыбки, подумал он.
Он пододвинул стул, и они с Эми стали вместе читать список, почти соприкасаясь головами, – так дети готовятся к контрольной. Вскоре Морт понял, о чем предупреждал эксперт. Ему казалось, он представляет себе размеры ущерба. Но он ошибался.
Глядя на колонки сухого компьютерного шрифта, Морт чувствовал, что не огорчился бы сильнее, если бы кто-то взял дом номер 92 по Канзас-стрит и растряс по всему кварталу. Ему не верилось, сколько всего пропало, о каком количестве вещей он забыл.
Семь крупных бытовых приборов. Четыре телевизора, один с оборудованием для монтажа видеопленки. Фарфор «Споуд» и подлинная колониальная мебель, которую Эми покупала по одному предмету. Антикварный гардероб, стоявший в спальне, оцененный в 14 000 долларов. Рейни не были серьезными коллекционерами, но они ценили искусство и теперь потеряли двенадцать предметов на сумму 22 000 долларов. Морта не заботила денежная стоимость: ему вспомнился карандашный рисунок Н. К. Уайета с двумя мальчишками, пустившимися в море на маленькой лодке. На картине шел дождь, улыбающиеся дети были в клеенчатых макинтошах и галошах. Морт обожал этот рисунок, а теперь его нет. Стеклянная посуда «Уотерфорд». Спортивное оборудование, хранившееся в гараже, – лыжи, десятискоростные велосипеды, каноэ «Олд таун». Три меховые шубы Эми. Морт смотрел, как она ставит крошечные галочки напротив бобровой и норковой – они еще на летнем складе, но пропускает короткий лисий жакет. Когда произошел пожар, жакет висел в шкафу – теплый, стильный, прекрасный наряд для осени. Морт помнил, как дарил его Эми на день рождения шесть или семь лет назад. Все, лисы нет. Его телескоп «Селестрон». Сгорел. Большое лоскутное одеяло, подарок матери Эми на свадьбу. Мать Эми уже умерла, а теперь и ее подарок стал пеплом на ветру.
Хуже всего, по крайней мере для Морта, была нижняя половина второй колонки, и опять-таки не из-за денег. Сто двадцать четыре бутылки вина на сумму 4900 долларов. Вино они оба любили. Не до дрожи, но они вместе соорудили в подвале маленькую винотеку, вместе ее заполняли и иногда вместе распивали бутылочку.
– Даже вино, – сказал он Эвансу, – даже это.
Эванс как-то странно посмотрел на Морта, тот не понял почему, и кивнул:
– Сама винная комната не сгорела – в подвальном резервуаре осталось совсем мало масла, и взрыва не произошло. Но температура там была очень высокая, и большинство бутылок полопались. А те, что уцелели… Я мало разбираюсь в вине, но сомневаюсь, что его можно будет пить. Возможно, я ошибаюсь.
– Не ошибаетесь, – сказала Эми. Одинокая слеза скатилась по ее щеке; она рассеянно стерла каплю.
Эванс предложил ей платок. Она отрицательно покачала головой и снова склонилась над списком вместе с Мортом.
Через десять минут все было кончено. Они подписались на нужных строчках, и Стрик заверил подписи. Тед Милнер показался в дверях буквально несколько мгновений спустя, словно следил за процессом по скрытому где-то монитору.
– Что-нибудь еще? – спросил Морт у Эванса.
– Пока нет. Может, потом. Ваш телефон в Тэшморе есть в справочнике, мистер Рейни?
– Нет. – Морт написал Эвансу номер. – Звоните, пожалуйста, если я смогу оказаться чем-то полезен.
– Непременно. – Эванс поднялся, протягивая руку. – Это всегда тяжело. Сочувствую, что вам пришлось через это пройти.
Все пожали друг другу руки и оставили Стрика и Эванса писать отчеты. Шел второй час. Тед спросил Морта, не хочет ли он пообедать с ним и Эми. Морт отказался.
– Я хочу вернуться к себе. Поработать, посмотреть, не удастся ли мне отвлечься хоть ненадолго.
Он чувствовал, что, наверное, сможет писать. Неудивительно. Когда наступала черная полоса – по крайней мере до развода, который стал исключением из общего правила, – ему всегда легко писалось. Неприятности были даже необходимы. Хорошо уходить в придуманные миры от реальной боли.
Морт почти ожидал, что Эми попросит его остаться, но она не попросила.
– Поезжай осторожно, – сказала она и приложилась к уголку его рта целомудренным поцелуем. – Спасибо, что приехал и что был таким… здравомыслящим во всех отношениях.
– Я могу что-нибудь для тебя сделать?
Она покачала головой, еле заметно улыбнулась и взяла Теда за руку. Если Морт ждал намека, этот был слишком прозрачен, чтобы не понять.
Они медленно шли к «бьюику» Морта.
– Вы там нормально устроились? – спросил Тед. – Может, вам что-нибудь нужно?
В третий раз Морта неприятно поразил южный акцент Милнера. Очередное совпадение.
– Ничего не приходит в голову, – сказал он, открывая дверцу «бьюика» и доставая из кармана ключи. – Тед, а откуда вы родом? Не то вы, не то Эми мне уже говорили, но я, черт побери, никак не могу вспомнить. Из Миссисипи?
Тед добродушно рассмеялся.
– Далековато, Морт. Я вырос в Теннесси. Городок Шутерс-Ноб, штат Теннесси.
22
Обратно в Тэшмор-Лейк Морт ехал, сжав руль, сидя прямо, будто проглотив линейку, и не отводя взгляда от дороги. Он сделал погромче радио и яростно концентрировался на музыке всякий раз, когда отмечал красноречивые признаки собственной ментальной активности. Не проехав и сорока миль, он ощутил давление в мочевом пузыре. Обрадовавшись, он даже не подумал останавливаться у придорожного сортира. Настойчивая потребность облегчиться отвлекала любо-дорого.
