У меня получается не идеально.
На самом деле у меня в этой сфере примерно поровну успехов и неудач. Но теперь я знаю, что это спокойное время помогает заново разжигать ту маленькую искорку внутри, помогает моей креативности, а в долгосрочной перспективе помогает рассказывать истории, которых требует от меня работа. Я даю себе разрешение рассматривать этот досуг как необходимость.
Сделать это трудно. Трудно почувствовать, что я заслуживаю времени для себя, чтобы заново наполнить колодец, в то время как я знаю, что все остальные тоже усердно трудятся. Вот только Делорс снова в моей кухне:
– Шонда, что происходит, когда ты заболеваешь? Что произошло в тот раз, когда тебя выворачивало наизнанку? В тот раз, когда ты болела гриппом?
Мы не любим говорить об этом за работой. Это все равно что искушать судьбу. Но Делорс имеет в виду, что, когда сваливаюсь с ног я, «сваливается» и шоу. Стоит мне слечь, как жизнь в «Шондалэнде» останавливается. Из-за той самой укладки рельсов, которая должна как-то происходить.
Эти истории рождаются в моем мозгу. И если они не смогут выйти из моего мозга, никто не сможет даже начать укладывать рельсы. А если не будут уложены рельсы, поезд не сможет мчаться вперед. То же относится и к Керри Вашингтон, Виоле Дэвис, Эллен Помпео: стоит одной из них слечь, как стопорится все шоу. Без них камеры снимать не могут. И поэтому это невероятно важно – держаться в хорошей форме.
Эллен, у которой, похоже, больше выносливости и решимости, чем у любого из моих знакомых, как-то раз сказала, что сделать двадцать четыре эпизода сериала кабельного телевидения – все равно что двадцать четыре раза пробежать марафон. С первого же сезона она обращалась с собой как с тренирующимся спортсменом. Эллен считает, что для того, чтобы хорошо делать свою работу, нужно заботиться о себе – и внешне, и внутренне. Она вдохновляет меня своим подходом. Я решаю, что, возможно, и для меня настало время так же относиться к своей работе. Для меня это означает: чтобы я могла укладывать рельсы, мне нужно какое-то время на игры.
Хочешь поиграть?
Дома к шести. Никаких звонков после семи. Стараться не работать по выходным.
Потом я расширяю этот принцип.
Хочешь поиграть?
Я использую его как метод разрешить себе стремиться к удобствам, которых обычно себе не разрешаю. «Хочешь поиграть?» начинает становиться кодовым словом для балования себя такими способами, о которых я уже и позабыла.
Маникюры? Педикюры?
Хочешь поиграть? ДА.
Часами рыться в настоящем «бумажном» книжном магазине субботним вечером, пока дети играют в гостях у сверстников?
Хочешь поиграть? ДА.
Долгая ванна, и в колонках гремит Арета Франклин, достаточно громко, чтобы никто не слышал, как я пою?
Хочешь поиграть? ДА.
Бокал вина, долька шоколада и пятнадцать минут тишины без чувства вины за закрытой дверью?
Хочешь поиграть? Пожалуйста, говорите потише, но… да.
Пятнадцать минут, говорю я. Что может быть такого неправильного в том, чтобы уделить себе полное внимание в течение всего пятнадцати минут?
Оказывается…
Ничего.
Чем больше я играю, тем счастливее я на работе. Чем счастливее я на работе, тем расслабленнее я становлюсь. Чем я становлюсь расслабленнее, тем счастливее я дома. И тем легче мне дается то игровое время, которое я провожу вместе с детьми.
На самом деле это просто любовь.
Всем нам не помешало бы чуточку больше любви. Намного больше любви.
К детям. К себе.
Это – лучшее ДА.
Хочешь поиграть?
8
«Да» – моему телу
Вот о чем я, наверное, забыла упомянуть.
Когда я решаю начать свой год «Да»?
В тот вечер, когда я решаю, что начну говорить «да» тому, что меня пугает? В тот вечер, когда я, как уже рассказывала вам, лежу на диване с бокалом вина, уставившись на свою рождественскую елку?
Я жирная.
Я не очаровательная толстушка. И не славная плюс-сайз.
У меня не округлый задок.
У меня не ягодки в ягодицах.
Я не пышечка.
Я не па-паф и ба-бам во всех нужных местах.
Я не работаю над своими формами так, как делала некогда в колледже.
Если бы это было так, будьте уверены, я носила бы что-нибудь симпатичное, обтягивающее и дерзкое, чтобы вы что-то об этом сказали.
Но это совсем не то, что есть на самом деле.
Нет.
Я жирная.
Я тучная.
Я сейчас больше, чем была когда-либо в жизни.
Я настолько жирная, что мне неуютно в собственной шкуре. Настолько жирная, что у меня возникает сюрреалистическое ощущение, когда я мельком вижу себя в зеркале. Я удивляюсь с искренней растерянностью: «А это еще кто?» Моему мозгу требуется несколько секунд, чтобы догнать действительность, а мне – потрясенно осознать, что я гляжу на собственное отражение. Эта незнакомка – я. Я во все глаза пялюсь на себя, заключенную в оболочку из многих-многих лишних фунтов жира. Столь многих, что мне страшно вставать на весы.
Я огромна.
Но дело даже не в этом.
Я огромна.
Но еще важнее, что…
…я чувствую себя огромной.
Вот в этом-то все и дело.
Слушайте, я никому не позволяю указывать мне, какого я должна быть размера. Мне плевать на чужие суждения о моем теле. Меня не интересуют ничьи представления о том, как мне полагается выглядеть.
Я считаю, что тело каждого человека принадлежит ему самому и каждый имеет право любить собственное тело в любой форме и упаковке, в том числе и той, в которой оно существует прямо сейчас. Я стану бороться за право любого на эту любовь. Я буду драться и выслушивать оскорбления, если надо. Ваше тело принадлежит вам. Мое тело – мне. Ничье тело не следует комментировать. Будь оно сколь угодно маленьким, большим, округлым, плоским. Если вы любите себя, то я люблю вас.
Но дело не в моей любви к себе.
Я не ЧУВСТВУЮ себя хорошо.
И в то время как какая-то часть меня имеет в виду эмоциональную сторону проблемы, я имею в виду – физически.
Я не ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ХОРОШО.
У меня болят колени. У меня болят суставы. Я обнаруживаю, что причина, по которой я ощущаю постоянный упадок сил, – это сонное апноэ
[30]. Я принимаю лекарства от повышенного кровяного давления.
