– Это тот парень, который владел пирсом, верно? – уточнил Ноа.
– Ага. Дедушка говорил, что его настоящее имя никто не знал. Потому после пожара и не смогли выяснить, кто унаследует то, что осталось, – рассказала Ливия.
– Значит, он погиб в огне? – спросила Ава.
– Он исчез. Говорили, что он мертв, но тело так и не нашли.
– Тогда понятно, почему пирс так и оставили гнить, – заявила Эсме. – Но неясно, зачем Балдо понадобился секретный туннель под островом.
– Он был циркачом, умевшим освобождаться от цепей и веревок, – пояснила Ливия. – Гудини семидесятых годов. Может, и этот туннель – часть его представления.
– Облачко дыма, и он исчезает, – предположила Эсме. – Но откуда он вообще взялся?
– Никто из ниоткуда. Дедушка рассказывал, что пару раз он сидел в тюрьме за кражу со взломом, а потом все резко изменилось.
– И он купил целую ярмарку? – удивился Ноа. – Не говоря уже об острове. Откуда он взял деньги?
– Мне бы пригодился собственный остров, – вздохнула Ливия.
– Только не этот, – возразила Ава. – Этот никому не нужен.
– Фотограф наверняка может всю жизнь здесь прожить, – заметила Эсме.
– Я не настолько предана своему искусству, – пробормотала Ава.
Эсме подняла голову.
– Что бы мы ни делали в этой жизни, мы чем-то рискуем. Ничто не помешает мне дойти туда, куда я стремлюсь.
– Куда это ты собралась? – нахмурившись, спросила Ливия.
Эсме задумалась на мгновение:
– Прочь, – сказала она. – Прочь с дороги, леди.
По мере того, как они шли, туннель перестал походить на сооружение, созданное человеком, и больше напоминал проход, вырытый в земле каким-то животным. Там, где факел Ноа освещал стены, по грязи змеились странные черные корни. Будто мокрые, спутанные волосы. Кое-где корни свивались в воронки, напоминая Аве паучьи гнезда. Концы их уходили вниз, в черные как смоль дыры в земле. Ава старалась не думать о том, кто может жить в этих норках. Но не думать не удавалось.
– Твой дедушка когда-нибудь говорил про, ну, не знаю, мутантов, крысопауков? – прошептала Ава Ливии. – Просто чтобы я могла подготовиться.
– Он рассказывал о пирсе, только когда выпивал. В основном всякую бессмыслицу. Паукообразные крысы-мутанты кажутся даже милыми по сравнению с его рассказами.
– Он работал здесь десять лет, прямо до самого пожара? – поинтересовался Ноа.
– Был разнорабочим на ярмарке. – Ливия выдавила из себя мрачную улыбку. – Откуда ты узнал?
– Догадался, – быстро ответил Ноа. – Как он решился остаться в Портгрейве после пожара? Другие рабочие не задержались в городишке.
– Даже не знаю. Иногда я слышала, как после выпивки он спорил сам с собой. «Мне стоило бежать подальше, как можно дальше. Почему я не смог сбежать?» – Она помолчала, покусывая губу, а потом заговорила, изображая невнятный мужской голос: – «Ты виновата, Оливия? У чувства вины глубокие корни, не позволяй ему затянуть тебя».
– Что это значит? – изумилась Ава, глядя на скользкие корни, покрывающие стены и потолок.
– Понятия не имею. Он говорил, что весь этот остров был соткан из чувства вины, но огонь уничтожил его. Словно пытался убедить себя в том, что это правда. После чего снова прикладывался к бутылке виски, – откликнулась Ливия.
– Из-за пьянок он и ночевал на пляже? – поинтересовался Ноа, но Ливия не ответила.
Они шагали до тех пор, пока земля под ногами не превратилась в камень, а стены – в скалу. Скользкие черные корни все еще кишели на каждой поверхности. Факел Ноа наполнил коридор клубящимся дымом, и Аве показалось, что они вышли из привычного мира и оказались в другой реальности.
– Дело не в алкоголе, – неожиданно сказала Ливия, и ее голос стал каким-то далеким. – Дома пропали деньги, и мама выгнала его. Шесть месяцев спустя он умер на пляже.
– Мне очень жаль, – вздохнула Ава.
– Мне тоже, – согласилась Ливия.
– Это был его выбор – ухватиться за бутылку, – заявила Эсме. – Его жизнь, его решение.
– Это не мешает мне чувствовать… – Ливия умолкла и остановилась. – Гм, люди?
– Что там? – Ноа махнул факелом в ее сторону и подпрыгнул. – Святые козлы!
Ава, задыхаясь, отскочила назад. Но паники не было. Если бы она увидела такое до убийства Скарлетт, она, скорее всего, сошла бы с ума. Человеческий скелет лишь подорвал ее самообладание, а не разрушил его. Помогло и то, что он больше походил на реквизит для Хэллоуина, чем на живого человека.
Он сидел у стены и держался, кажется, с помощью полосок ткани. На плечах ржавели цепи, вокруг талии – навесной замок.
– Балдо, – прошептала Ава.
Должно быть, он умер во время пожара. Но отвертка, торчащая между ребер, явно указывала на то, что не огонь и не дым добрались до него.
Не раздумывая, Ава наклонилась к отвертке. Стоило ее вытащить, как нижняя челюсть Балдо отвисла и грохнулась на пол, заставив Ливию зажать рот рукой. Ава повертела инструмент. На рукояти были выгравированы инициалы: АКХ.
– Дай-ка я посмотрю, – сказала Ливия, забирая отвертку у Авы. Она нахмурилась.
– «Филлипс», пятый номер, – прокомментировал Ноа. – Хороший выбор.
Ава бросила на него быстрый взгляд.
– Приму к сведению, когда решу ударить кого-нибудь отверткой в следующий раз.
– Великолепный Балдо, – вздохнула Эсме. – Что, черт возьми, с тобой случилось?
– Мы должны найти способ выбраться с острова, а не разгадывать загадку убийства сорокалетней давности, – заявила Ливия, пряча отвертку в карман. Было что-то странное в ее голосе. – Все это слишком таинственно.
– Если ты считаешь это таинственным… – Ноа поднес факел к граффити на каменной стене.
– Придержи язык, – прочитала Эсме.
– Это еще не все. – Ноа развернулся на месте, отбрасывая блики на стены и потолок. Одна и та же фраза была написана, возможно, десяток раз, вместе с другими. Храни свои тайны. Никогда не говори. Шепчущий. Шепчущий. Единственный. Единственный. Единственный.
– Обычно я не ставлю диагнозов, – медленно проговорила Ава, – но думаю, у Балдо были серьезные психологические проблемы.
– Ему нужен только один, – выдохнула Эсме. – Так говорила Скарлетт.
– Думаешь, Балдо был тем единственным, что бы это ни означало? – предположил Ноа.
– Вы так говорите, будто все это реально, – сказала Ава.
Остальные обменялись взглядами.
– Что еще говорила Скарлетт? – задумалась Эсме. – Признайся, и ты освободишься? Только граффити Балдо говорят об обратном. Попридержи язык, усек?
