* * *
Годы двойной жизни в Чехословакии Дмитрий Быстролетов называл «фантастической сменой лиц и положений, водоворотом неожиданностей и опасностей».
Расставаясь с Лярош, он объяснил, что его отзывают в СССР, и поэтому быть вместе они не смогут.
Два происшествия показали, что ему на самом деле придется насовсем уехать из Праги. Источник на заводе «Škoda» пришел на явку крайне встревоженный: вместо обычного условного письма – сигнала о встрече – он получил конверт с наклейкой, где красовалась пятиконечная звезда. Инженер дал понять, что с этого момента прекращает связь. Как выяснил Быстролетов, сотрудник торгпредства, которого он попросил бросить конверт в ящик где-нибудь в городе, отправил его служебной почтой. Попытка вербовки секретаря Союза промышленников Чехословакии вообще провалилась. Гольст поручил Быстролетову пригласить «пана доктора» в торгпредство и предложить стать информатором советской разведки – у резидента имелись сведения, что чех увяз в долгах и нуждается в деньгах. Секретарь с возмущением отверг взятку – а Быстролетов в результате раскрыл себя.
[169]
В ноябре 1929 года Самсонова-Гольста перевели в берлинскую резидентуру ИНО. Быстролетов готовился к отъезду в Москву. Визит бывшего шефа застал его врасплох. Николай Григорьевич предложил Дмитрию новую работу – на этот раз без прикрытия, полностью нелегальную, с чужим паспортом, в условиях, когда, возможно, неоткуда будет ждать помощи.
«Мы с женой не спали всю ночь, – вспоминал Быстролетов. – Она не хотела, уговаривала ехать в Москву. Я соглашался с ней, но, когда явился Гольст, неожиданно для себя сказал: “Да!”».
[170]
Косте Юревичу, знавшему, что его друг – не вполне обычный экономист торгпредства (в 1928 году Юревич «переслал два-три письма по спецзаданиям»), Дмитрий сказал, что уезжает в СССР, поскольку получил направление в Институт монополии внешней торговли. При этом в трудовом списке Быстролетова появилась запись о назначении экономистом в Наркомат тяжелой промышленности. А согласно секретному приказу по ОГПУ, он с 1 февраля 1930 года был «принят на должность старшего переводчика» (персональных званий у чекистов еще не существовало).
Но сошел с поезда он задолго до советской границы. 2 апреля пражский резидент ИНО известил Центр:
«Ж/32 по вызову тов. Семена отправлен нами для работы в Берлин. Просим числить его за Берлином».
[171]
В Берлин поехала и Мария Шелматова. Лето 1930 года оказалось последним, что они провели вместе как муж и жена. Дмитрий подарил ей чудесное путешествие по морским курортам Франции и Испании: Довиль, Биарриц, Сен-Жан-де-Люз, Сан-Себастьян. Они любовались парусниками, наслаждались соленым ветром. Будущее настораживало, но им казалось – всё по силам, если верить в себя и великую цель…
* * *
Резидент не предупредил агента Ганса, что паспорт с чужой фамилией ему придется добывать самому, и документ при этом должен быть подлинным. Зато дал наводку: в вольном городе Данциг генеральным консулом Греции служит Генри Габерт – ушлый и многоопытный еврей из Одессы, у которого при должном подходе можно приобрести паспорт.
Быстролетов прикинулся греком-эмигрантом, родившимся в Салониках (во время большого пожара в 1917 году там сгорела мэрия со всем архивом – следовательно, проверить происхождение невозможно), выросшим за границей (отсюда и полное незнание греческого языка) и утерявшим свой паспорт в Данциге. Консул не клюнул на эту уловку, пачка долларов не помогла, – и тогда Дмитрий на ходу сменил роль. Он припомнил слова Гольста о том, что Габерт связан с международной бандой торговцев наркотиками, принял развязный вид и перешел на блатной жаргон. По правде говоря, он – американский гангстер, бежавший из Сингапура, где застрелил начальника английской полиции (об этом убийстве писали в газетах). «Липа» ему нужна для проезда в Женеву, чтобы замести следы. Оттуда уже с другой ксивой он рванет в Нью-Йорк, так что – «не дрейфьте, консул, завтра вашего паспорта не будет».
«Пальцы у консула задрожали. Он выдвинул ящик, достал формуляр паспорта и стал его заполнять под мою диктовку… Мы пошли к дверям… Еще секунда – и всё кончится. И вдруг консул крепко сжал мою талию и громко отчеканил по-русски: “Вы из Москвы?!”. “А?” – не удержался я, но тут-то и познается разведчик: мгновенно я склеил английскую фразу, начинающуюся с этого звука: “Я не понимаю по-польски!”. “Ах, извините, я устал, это ошибка, сэр!”. И мы расстались. Я уносил паспорт в кармане с чувством первой маленькой победы».
[172]
Полностью достоверным этот рассказ можно считать лишь в одном. Генеральным консулом Греции в Данциге в 1930 году действительно был некто Генри Габерт, занимавший эту должность со дня образования города-государства. Располагалось консульство в доходном доме на площади Хоймаркт, никак не походившем на «большой барский особняк в старом саду». О связях Габерта с преступным миром ничего не известно, зато, например, для коллег из Генерального комиссариата Польши в Данциге «всезнающий пан консул» был важным источником сведений о Национал-социалистической немецкой партии и ее местных лидерах.
[173]
Однако в руках Быстролетова действительно оказался греческий паспорт, выписанный на имя коммерсанта Александра Галласа, родившегося в Салониках и имеющего постоянное место жительства в швейцарской Арозе. В Берлине он сошелся с греками из местной общины, объясняя всем, что «вырос я не в Греции, мой основной язык – не греческий, а английский, а грек я только душой, потому что каждый порядочный человек должен иметь родину, которую он любит». В подтверждение своих слов он развесил на стенах квартиры фотографии с видами Салоник и даже завел переписку с адресатами из Греции.
[174]
Некоторое время спустя у агента Ганса появилась вторая роль и еще один чужой паспорт – гражданина Чехословакии, уроженца Братиславы Лайоша Йозефа Пирелли, обучающегося на медицинском факультете Университета Цюриха. Нейтральная Швейцария еще в годы войны была выбрана европейскими разведслужбами как наилучшая явочная территория и осталась таковой в условно мирное время. Дмитрий Быстолетов тоже будет встречаться здесь со своими агентами и помощниками.
