* * *
Очная ставка шпиона Быстролетова с английским резидентом Колениусом состоялась 22 апреля 1939 года.
«Хотя я исчез с их горизонта, иностранные разведки держали меня на учете… Колениус был поставлен в известность о моем приезде в СССР». – «О пребывании Быстролетова в Москве мне стало известно от Горского – члена правления “Экспортлеса”… Он старый шпион, троцкист, в 1917 году переброшен из США в Советский Союз через Сибирь… Английский разведчик, был также связан с французской разведкой. Входил в шпионскую организацию в системе Наркомвнешторга».
Быстролетов уже рассказывал, что Колениус был связан «с кем-то» из английских агентов в аппарате Наркомлеса. Теперь выяснилось, что этим человеком был Горский
[326]. По словам Колениуса, Быстролетов получал задания собирать сведения, позволяющие массово вредить внешней торговле СССР (путем их передачи иностранным фирмам), информацию о стройках оборонного значения и вообще оборонной промышленности. И лично ему успел отдать список металлургических и машиностроительных заводов СССР, включая военные, с указанием их местонахождения, описанием выпускаемой продукции и т. д. Быстролетов всё подтвердил. Он уже позабыл, как признавался, что поручал Несису непосредственно осуществлять вредительство, а Радзивановичу – приносить данные об экономической политике СССР в Азии и настроениях сотрудников учреждений, связанных с восточными странами. «Взаимных вопросов нет», – записал в протокол старший следователь московского УНКВД и на этом прекратил ставку.
[327]
На допросах 23-26 апреля лейтенант Шукшин собрал завершающие штрихи к картине антисоветского заговора и шпионажа. Со слов Быстролетова он составил общий список членов эсеровской организации «Союз студентов-граждан СССР» и причастных к ней лиц – набралось 34 человека. Обвиняемый рассказал, что, став нелегальным сотрудником НКВД, с иностранными разведками уже не связывался:
«Это было невыгодно – заставили бы работать на себя бесплатно или за бесценок… Я поступал проще: материал, который был интересен Франции, продавал французским консулам. Первоочередно – им, потом передавал ГПУ-НКВД».
В Москве после ареста Колениуса он «контактировал» с Горским, от обоих за всё время «получил» 3200 рублей, и после четвертой партии сведений Горский пообещал удвоить оплату.
[328]
Подшив в дело последний протокол, Шукшин подготовил постановление об изменении обвинения – с пунктов 6-8 статьи 58-й УК (шпионаж, вредительство, подготовка террористических актов) на расстрельный пункт 1а (измена родине). Быстролетов подписал документ об окончании следствия:
«Целиком и полностью подтверждаю все ранее данные мной показания… Считаю себя полностью разоруженным и прошу снисхождения».
27 апреля начальник Следственной части НКВД Богдан Кобулов утвердил обвинительное заключение. Как и предрекал Юревич, уличающих свидетельств набралось предостаточно.
«Быстролетов Д.А. изобличается показаниями
[329]: Луцик, Рониса, Платонова, Демченко, Свияженинова, Скачкова, Фельдмана, Хабарова, Важенина, Быховского, Малли – осуждены, Колениуса, Юревича, Эвенчика, Семенова-Ирманова, Недумова – арестованы».
[330]
Закрытое судебное заседание выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР прошло 8 мая 1939 года. В протоколе отмечено:
«Подсудимый никаких ходатайств не заявил… Виновным себя признаёт… В последнем слове подсудимый сказал, что он разоружился и разоружил других. Просит сохранить ему жизнь».
После короткого совещания судьи вынесли приговор:
«Признавая Быстролетова Д.А. виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. 58 п.6, 58 п.7, 58 п.11 УК РСФСР, а не ст. 58 п.1а, как ему предъявлено на следствии, и руководствуясь ст. 31 и 32 УК РСФСР, Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Быстролетова Д.А. к лишению свободы в исправительно-трудовом лагере сроком на 20 лет с поражением в политических правах на 5 лет и конфискацией личного имущества. Срок исчислять с 18 декабря 1938 г. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».
[331]
Быстролетов получил шанс. Богиня его судьбы встрепенулась и закрепила узелком готовую оборваться нить. Пункт 1-й статьи 58-й предусматривал лишение свободы лишь при смягчающих обстоятельствах, каковых в данном деле не было. Обвинительное заключение утвердил Кобулов – протеже Берии, но у председателя выездной сессии бригвоенюриста Алексеева, опиравшегося на какие-то свои соображения, хватило решимости его быстро переквалифицировать. Подсудимому назначили максимальный из предусмотренных кодексом срок заключения. И к этому – как бы подчеркивая, что снисхождения не было (в приговоре нет ни слова о раскаянии и содействии следствию) – прибавили поражение в правах. Дмитрий Александрович Быстролетов остался жить.
* * *
Константина Юревича готовили к вынесению приговора. У него сменился следователь, и на допросах 16 и 21 мая 1939 года Юревич держался твердо – возможно, потому что не требовали «говорить правду». Он пересказал историю своих отношений с Быстролетовым и создания союза студентов так, как происходило на самом деле – без всякой антисоветчины. Он даже изложил содержание разговоров с ним в камере, дабы побудить следователя призадуматься. Наивная хитрость:
«Я рассказал Быстролетову, что был вынужден написать и подписать на себя и про своих знакомых и друзей небылицу и выдумку… Сказал, что дважды писал заявления о том, что подписанные мною показания о моей якобы шпионской, диверсионной и террористической деятельности являются сплошным вымыслом, подписанным мною в результате ненормальных условий следствия».
[332]
Возможно, новый следователь и прислушался бы, но Следственную часть УНКВД теперь возглавлял лейтенант, разоблачивший Юревича. 7 июня был готов протокол об окончании следствия:
