Заливаюсь уже хохотом, когда Гарри поворачивается ко мне спиной.
– Ты в курсе, что нельзя чесать? Лучше вот так, – замечая красное пятно на коже, касаюсь его языком, вырывая из горла Гарри низкий стон.
– Издеваешься надо мной, – шепчет он.
– Слюна – лучшее, что у нас есть.
– Моя очередь?
– Через десять минут. Выходи, – выталкиваю его из ванной и закрываю дверь.
Забираюсь под душ, быстро смывая с себя грязь, и потираю укусы комаров. Боже, больше никаких ночных посиделок у воды. Никогда.
Мы меняемся с Гарри местами. Я в спальне, он в душе. Пока он там, на цыпочках спускаюсь вниз и в темноте иду к холодильнику. Если считать, что мы только завтракали и это перетекло в обед, и если уж я голодна, то Гарри тем более. Ищу всё для сэндвичей и, стараясь тихо передвигаться в темноте, выкладываю всё на стол. Именно в этот момент включается свет, пугающий меня, отчего я подпрыгиваю на месте и пищу, сжимая в руке нож.
– Папа, ты испугал меня, – шепчу, тяжело дыша.
– Испугал. Это хорошо, потому что тебе следует бояться последствий. Ты хоть понимаешь во что ввязалась, Джозефина? – Шипит он, приближаясь ко мне.
Вряд ли я разбудила его. Он просто не спал и следил за нами. Боже, а если бы в душе мы зашли куда-то дальше поцелуев?
От этих мыслей покрываюсь алыми пятнами, горящими на щеках, абсолютно забывая о том, что спросил папа.
– Вот то-то же, Джозефина. Тебе должно быть стыдно за то, что ты потакаешь ему, – папа воспринимает мои покрасневшие щёки иначе, и это на руку. Ему точно не стоит знать, о чём я думала.
– Почему мне должно быть стыдно? – Уязвлённо фыркаю я, доставая хлеб.
– Потому что ты снова связалась с этим типом. Ты…
– У этого типа есть имя, и он ничего такого не сделал. Мы же всё рассказали. Кто виноват в том, что Нэнси и отец Лолы тайно собрали подписи и обманули мэрию? Не я и не Эд. Он просто вывел бар Колла на новый уровень, и вечеринки были крутыми, папа. Там было весело, и не только молодёжь была, но и старшее поколение…
– И оно же вас потопило, – хмуро заканчивает за меня.
Поджимаю губы, опуская голову, и намазываю на хлеб арахисовую пасту.
– Если ты пришёл, чтобы убедить меня в том, что мне не следует участвовать в сговоре против старых козлов, то не теряй времени. Я не брошу друзей, – бурчу я.
– Доченька, я не собираюсь тебя ни в чём убеждать, но ты мой ребёнок, и я волнуюсь за тебя. Мне плевать на урожай и на прибыль с продаж, у нас есть сбережения, мы сможем протянуть какое-то время, пока не улягутся страсти. Но ты подумай о себе. Только о себе, а не об Эдварде. Ему сейчас весело. Он, конечно, немного странным стал, хотя и был таким, не суть. Он может в любой момент уехать отсюда, бросить всё и исчезнуть, как сделал его отец. А ты? Что будет с тобой?
– Он меня не бросит. Он изменился, папа. Ты же видел, как он защищал свою идею, и она не так плоха! Она, может быть, и не дотягивает до пулитцеровской премии, но она стоящая. Пусть мы прогорим, но если и проигрывать, то с музыкой. Ты посмотри, что они делают. Им проще видеть в нас каких-то монстров, чем взрослых людей, которые могут увеличить доход и уровень жизни в городе. Разве ресторан Лолы плох? Нет. Что сделала им Глория? Танцевала в баре? Нэнси просто дура, а отец Лолы всегда был придурком, который искал прибыль и пытался захватить город. И ты тоже ничего не делал, поэтому дай сделать нам. Папа, можешь поддерживать нас или нет, это твоё право и решение, у меня же оно определено. Я буду до конца с ребятами, и мне насрать на принятые нормы. Буду, значит, наркоманкой и шлюхой для всех, но Эда не брошу. Никогда, – зло цежу я сквозь зубы.
– Знал я, что всё этим закончится. Он добивался тебя всю жизнь, и вот что из этого вышло. Ты в него всё же влюбилась. Джозефина, он же дебил…
– Прекрати! Он не дебил, и я в него не влюблена! Он мой друг! – Возмущаюсь я.
– Друзья не спят голыми вместе. Я, как мужчина, могу сказать точно, что ни один парень не может спать нормально с обнажённой девушкой, особенно такой красивой, как ты. И Эдвард добился своего. Он тебя забирает у нас. Он…
– Чак! А ну прекрати! – Дёргаюсь от высокого голоса мамы. Она выходит из тени коридора, завязывая халат на талии.
– Ты что несёшь? Совсем на старости лет мозги растерял?
– А что я несу? Правду говорю. Ты сама же видишь, что она влюблена в него, а что этот наглец сможет дать ей, кроме вонючей пекарни и ужасной свекрови?!
– Не твоё это дело, Чак. Мои родители, вообще, от тебя были не в восторге, но смирились с моим выбором. Да и ты не был самым приличным типом в городе. Мой отец доставал ружьё каждый раз, когда ты подбирался к нашему дому. И именно после того, как ты попытался залезть ко мне через окно, он посадил меня под домашний арест, из-за которого я чуть не пропустила осенний бал. Ты был похлеще Эдварда, к слову. Вспомни себя и хватит уже давить на неё. Они молоды, и у них вся жизнь впереди. Джозефина права. Что им здесь светит? Мы теряем своих детей только из-за старых порядков и правил, которые уже никто не ценит. Они разъезжаются, не видя в этом месте своего будущего. И если Эдвард и ребята смогут добиться иного, то я всеми силами помогу им. А ты можешь идти к Нэнси и быть предателем своей семьи. Она как раз давно мужика не имела…
– Мама!
– Френсис!
Мой рот от шока приоткрывается. Надо же, моя мама впервые за всю жизнь завелась не на шутку. Она крута, оказывается.
– А что? Я не права? Права. Шушукаешься с ней весь день, строишь какие-то планы против нас. Раз уж так, то собирай вещи и проваливай отсюда к этой стерве. Она одного мужика довела, и тебя ей не жалко. Ты мне уже поперёк горла со своими нравоучениями…
– Мам…
– Френ, я же не это имел в виду…
– А что ты имел в виду? Ты не видишь, что твоя дочь уже взрослая? Она сама может принимать решения, и мы всегда позволяли ей это, а теперь что? Ты пытаешься загнать её под какие-то стандарты и повёлся на разговоры с Нэнси. А она ещё та сплетница. Она выгнала Эдварда, который просто захотел продать пекарню, но потом передумал. Вспомни, ты хоть раз видел, чтобы этот мальчик так стоял на своём? Она его затюкала, а сейчас он морально сильный, выносливый, уверенный в себе, и я им горжусь, как и своей дочерью. Она сделала правильный выбор. А ты, Чак, наглый старый маразматик, – мама выставляет палец и тычет им в грудь озадаченного папы.
– Будешь спать сегодня на диване. Подумаешь над своим поведением.
– Что? Френсис! Ты меня не так поняла! – Возмущается отец.
– Я поняла тебя так, как ты преподнёс свои слова. Впредь будешь думать о том, что ляпаешь, – фыркает мама, направляясь к лестнице.
– Но… но… я просто волновался за нашу дочь, и всё. Я же…
– В следующий раз, прежде чем оскорблять нашу дочь и её выбор, будешь включать мозг, – пожимая плечами, мама оборачивается ко мне, пропуская отца вперёд.
