Сзади парохода на привязи следовала шлюпка с низко сидящей в воде кормой, опустившейся под тяжестью трех неподвижных французских полицейских.
Пропаганда
Терраса над долиной Шеврез. Куча народа. Военные и гражданские. Нарядные дамы. Накрытые столы. Множество горлышек бутылок шампанского. Вверх столбом поднимается дым от сигарет. Стоит мертвая тишина. Слышно только тихое дребезжание и щелканье фотоаппаратов. То тут, то там вспыхивает золотисто-желтый свет, выхватывая стеклянные натюрморты и композиции из цветов, зажмуренные или скошенные глаза.
Свои позиции заняли прожекторы и киноаппараты. Вокруг суетятся исхудавшие седовласые французские рабочие, вставая среди цветочных клумб на стулья в обуви с подошвами из парусины. С ними постоянно спорят кинооператоры в форме и в гражданском, ловя нужный ракурс, приложив к камерам румяные от вкусной еды щеки и прищурив один глаз.
Вскоре вся эта щелкающая затворами фотоаппаратов братия принялась снимать вечерний ландшафт, ориентируясь на небольшой дворец, лежащий неподалеку на берегу Сены в окружении парка. Мелькают вспышки и среди столов, за которыми начали завязываться беседы, выхватывая оскаленные рты или пытаясь уловить вид на террасу, находящуюся в тени огромных деревьев – кленов и отцветших лип, чьи верхушки еще золотят лучи заходящего солнца.
Все время попадается одно и то же лицо с высоким лбом, зачесанными назад длинными волосами, на которых в отдельных местах проступила легкая седина. Это был цветущий, розовощекий, в меру упитанный человек с вялым двойным подбородком, в роговых очках.
Вот солирующая скрипка взяла высокую ноту, и прожекторы осветили подиум, на который вышел небольшого росточка унтер-офицер с большой белокурой гривой волос, явно не попадавшей в поле зрения армейского старшины. Позади него, наполовину теряясь в тени деревьев, разместился французский джазовый оркестр в синих фланелевых костюмах.
Унтер-офицер пригладил локоны своей прически, щелкнул каблуками и начал говорить. Закончил же он свое выступление, также щелкнув каблуками и поблагодарив усталую публику вскинутой в немецком приветствии рукой.
Затем унтер-офицер обратился к своим спутникам, скрывавшимся в тени. Прожектор за ним не последовал. Он хотел пожать руку оркестрантам, но все были заняты своими инструментами и нотами.
Появился маленький помятый майор с широким шрамом от сабли на подбородке и занял место за пустым столиком, не попадавшим под лучи прожекторов и в поле зрения объективов.
– Официант! Официант! – позвал он и в сердцах проговорил: – Проклятье! Здесь можно просто умереть от жажды!
Через некоторое время на призывы «умиравшего от жажды» майора все же обратил внимание один из кинооператоров.
– Вы что-то хотели, господин майор? – спросил он приятным, хорошо поставленным голосом, протирая носовым платком свои роговые очки.
– Черт бы побрал эти затянувшиеся съемки! Что за цирк здесь происходит?
– Работает отдел пропаганды при главнокомандующем, господин майор. Идут съемки товарищеского ужина.
– Гм… То-то столь много людей!
– Это еще не все, господин майор. В дополнение к увиденному вами занят целый зал. Два оркестра.
– Вы снимаете сюжет для «Немецкого еженедельного обозрения»?
[27] Собираетесь продемонстрировать сражающимся войскам результаты своей героической деятельности здесь, в Париже? Хотите поднять в них боевой дух?
– Нет, господин майор, это делается для нашего архива.
– Великолепно! А через год снова потребуется снять фильм для архива? Какая сложная работа! Ну хорошо, а теперь оставьте меня и позовите, наконец, официанта…
Черные бестии
Солдаты колониальных войск на воскресной прогулке. По всей видимости, им разрешено посещать лишь те городские кварталы, где возможность встречи с германскими военными была минимальной. По-воскресному пустынные набережные острова Сен-Луи. Приглушенный шелест тополиной листвы.
Занимая всю ширину тротуара и громко стуча обитыми гвоздями подошвами грубых сапог, с погасшими сигаретами во рту приближаются трое. Из всей серо-зеленой униформы новыми у них являются, пожалуй, только глубоко нахлобученные фуражки. Выцветшие кители и брюки явно велики. Между собой они не разговаривают. Самый маленький из них – настоящий курчавый негр. На носу у него красуются очки с темно-зелеными стеклами.
Возможно, они шли из госпиталя, а возможно, находились в первом увольнении в город. В армию им удалось попасть лишь после того, как немцы прошлым летом вытащили их из дремучих джунглей. Сапоги им явно мешали. Белки глаз и белозубые улыбки. Коричневые с красноватым отливом руки и лица неестественно смотрелись на фоне тополей и желтизны фасадов.
Почти все серые ставни высоких окон торговых лавок закрыты, а внутренний их интерьер скрыт за раздвижными решетками, охраняющими внутреннее убранство надежнее, чем каменный забор. Если ставни открыть, то перед глазами возникнут темные прямоугольные помещения, в которых пороги подметает кайма тяжелых гардин.
Человеческие головы над порталами сегодня похожи на застывшие изваяния из дутого теста.
Высоко на ветру между цветочными горшками на узком балконе, идущему по всему фронтону здания, стоит молодая пара. Он, одетый в рубашку без рукавов, маячит в проеме двери и, вытянув длинную белую шею, смотрит через кроны деревьев на набережную. Она же, облокотившись на балконную решетку, подперла голову ладонями. Их внимание сосредоточено на солдатах, но когда они прошли, то вслед им никто из них не посмотрел.
Привратник, сидящий на плетеной табуретке и вытянувший ноги в шлепанцах, не стал убирать их, чтобы освободить дорогу солдатам в грубых сапогах. Его разряженная по-воскресному маленькая дочурка, в широкополой желтой шляпке и розовом платьице, прыгает через скакалку.
В широких плоских пестрых лодках застыли рыбаки. Чего только у них с собой нет. Там есть и складные стульчики, и ящики для хранения улова, и десятки различных горшков и банок.
Двор отеля «Сулли»
Сводчатый с лепниной потолок подворотни. Она ведет во двор отеля с многочисленными окнами. Вошедшего встречает тощая черная кошка с короткой блестящей шерстью и узким ошейником. Если протянуть к ней руку, то она немедленно прижимается к земле. Шерсть на ее загривке встает дыбом, а хвост с отсутствующим видом начинает непрерывно описывать медленные круги.
Неровная брусчатка. Стыки покрыты зеленым с золотым отливом мхом. Можно только представить, с какой силой грохотало здесь эхо от пушечных выстрелов.
