Несмотря на то что именно Мусин-Пушкин в итоге стал главным действующим лицом, положившим конец первенству Казани в сфере ориенталистики, первые 20 лет его деятельности на посту попечителя позволили этой дисциплине совершить значительный скачок в своем развитии по всему восточному учебному округу. В 1828 г., через два года после его назначения в Казань, была образована кафедра для преподавания турецкого языка наряду с персидской и арабской словесностью. Затем, в 1833 г. Казанский университет стал первым в Европе, где появился профессор по монгольскому языку, а вслед за этим были открыты кафедры преподавания китайского (1837), а также армянского и санскрита (1842). Мусин-Пушкин планировал добавить в учебный план тибетский, иврит и калмыкский язык, но они не успели реализоваться до его отъезда в Санкт-Петербург в 1846 г. Тем не менее в 1841 г. он с гордостью докладывал министру, что в Казанском университете восточные языки «преподаются в настоящее время в такой обширности и разнообразии, каких не представляет, кажется, ни одно из подобных заведений в Европе»
442.
Увлеченность Мусина-Пушкина ориенталистикой разделяли два других высших чиновника той эпохи. Граф Сергей Уваров, министр просвещения в правление Николая I, еще в 1810 г. составил план учреждения académie asiatique и долгое время поддерживал эту сферу науки
443. Расширение преподавания азиатских языков активно поддерживал и знаменитый математик Николай Лобачевский, период ректорства которого в Казанском университете совпал со временем руководства Мусиным-Пушкиным Казанским учебным округом
444. В лице харизматичного Казем-Бека эти трое нашли ученого с энергией и энтузиазмом, необходимыми для реализации их амбиций по развитию ориенталистики в университете.
Решение Казанского университета взять на работу азиата – носителя языка для преподавания языков было далеко не первым в своем роде. Предшественником Казем-Бека на посту преподавателя татарского являлся Ибрагим Хальфин, внук гимназического учителя, назначенного еще Екатериной Великой, а университет последовательно нанимал татар, персов (включая брата Казем-Бека) и даже бурята
445. В начале XIX в. Санкт-Петербургский университет назначил на должности преподавателей египтянина и перса. В конце века при режимах Александра III и Николая II, более склонных к ассимиляции нерусских народов, некоторые представители азиатских народов сталкивались с дискриминацией в российской академической науке, но в первой половине века они не чувствовали никаких препятствий для своего карьерного роста
446.
Движение самого Казем-Бека по академической карьерной лестнице было достаточно плавным. В 1830 г., через четыре года после зачисления в штат Казанского университета, его повысили до статуса адъюнкт-профессора турецкого и татарского языков, в 1837 г. – до ординарного профессора. Когда в 1845 г. ушел в отставку профессор персидской и арабской словесности Франц Эрдман, Казем-Бека перевели на более престижную кафедру. В том же году по итогам голосования коллег Казем-Бек был избран деканом факультета. Научная деятельность Александра Касимовича позволила ему быстро завоевать уважение коллег в сфере ориенталистики. В 1829 г. он был избран членом-корреспондентом Королевского британского азиатского общества, в 1835 принят членом-корреспондентом в Российскую Академию наук. Их примеру последовали ведущие организации ориенталистов в Париже, Берлине и Бостоне.
Первые интеллектуальные штудии Казем-Бека в Казани были сосредоточены на восточных текстах
447. В 1832 г. он привлек внимание коллег изданием труда «Семь планет, или История крымских ханов» на турецком языке. В 1839 г. он публикует грамматику турецкого языка, которая принесла ему первую из четырех Демидовских премий – престижную награду Академии наук за научные достижения
448. Германское издание этой грамматики, завершенное в 1848 г., оставалось главным учебным пособием в европейских университетах и в XX в.
449
Занятия юриспруденцией неизбежно привели Казем-Бека к изучению исламского права. В дополнение к нескольким научным работам по этой теме он также издал переводы важных юридических текстов с арабского языка, что помогало государственным чиновникам в их взаимодействии с национальными меньшинствами, которые во многом по-прежнему руководствовались традиционным правом. В 1841 г. он стал редактором арабского издания Mukhtasar al-wiqaya, учебника по юриспруденции, использовавшегося жившими в России татарами и другими тюркоязычными меньшинствами. Он хорошо осознавал, что наиболее консервативные бюрократы могли упрекать его в относительно положительной оценке исламского права. Когда в 1842 г. он закончил статью по этому вопросу, то предпочел послать ее в парижский Journal asiatique, не рискнув опубликовать ее в журнале российского Министерства просвещения
450.
Переехав в 1849 г. в Санкт-Петербург, Казем-Бек вынужден был больше времени посвящать административной работе, что на время отвлекло его от научных трудов. Вскоре после переезда правительственная комиссия назначила его координатором переводов литургических текстов на татарский язык, а также руководителем другого органа, пересматривавшего исламские юридические кодексы. Именно в награду за деятельность на этой должности Мирза был произведен в 1863 г. в чин тайного советника
451. Несмотря на все старания Казем-Бека сохранять академическую объективность, его работы неизбежно вызывали противоречивые оценки. Татарские ученые негативно воспринимали включение вероотступника в сферу, которую они считали своей вотчиной, а консервативные русские коллеги полагали, что он слишком симпатизирует исламу
452. Несмотря на увеличившуюся нагрузку в государственных делах, Казем-Беку удалось завершить составление алфавитного указателя слов, встречающихся в Коране, – труд, который он начал еще в Казани
453. Живя и работая в столице империи, Казем-Бек также интересовался последними событиями в мусульманском мире и писал о сопротивлении российским властям в Дагестане, а также о бабидах – исламской секте реформаторского толка в Персии
454.
