Любитель высшего общества, шампанского и сигар, отец Иакинф был скорее гурманом, чем аскетом. Он являлся завсегдатаем столичных салонов. Высокий, худой, с восточными чертами лица, затянутый в черную рясу, бегло говорящий по-французски, он был неиссякаемым источником веселья, рискованных анекдотов из жизни Срединного царства. Историк Михаил Погодин так вспоминает об одном из приемов у князя Владимира Одоевского: «Здесь сходились веселый Пушкин и отец Иакинф с китайскими, сузившимися глазами, толстый путешественник, тяжелый немец – барон Шиллинг… Глинка… Лермонтов… Крылов, Жуковский и Вяземский были постоянными посетителями»
611.
Существует много упоминаний о дружбе отца Иакинфа с Александром Пушкиным
612. Поэт и китаевед познакомились в конце 1820-х гг., возможно, в доме Карамзина. Пушкин читал книги отца Иакинфа, используя их при работе над книгой о Пугачевском восстании
613. «Литературная газета», к изданию которой Пушкин имел непосредственное отношение, регулярно публиковала статьи отца Иакинфа. Монах возбуждал любопытство поэта. В 1830 г. Пушкин подал заявление в Третье отделение, чтобы ему разрешили отправиться вместе с отцом Иакинфом в экспедицию в Кяхту и далее, через границу, в Китай. Шеф Третьего отделения граф Бенкендорф не одобрил запрос по следующим причинам: «Это наложит слишком тяжелое бремя на ваши финансы и в то же время отвлечет вас от ваших занятий»
614.
Отец Иакинф отправился в Кяхту вместе с бароном Шиллингом, сопровождая Одиннадцатую духовную миссию, совершавшую переезд в Пекин. Министерство иностранных дел поручило Шиллингу изучить местное население, а также китайскую торговлю. В дополнение к официальным обязанностям у спутника барона была еще и своя амбициозная научная повестка, включавшая обновление китайского словаря и грамматики, а также проверку точности русских и цинских карт, не говоря уже об изучении монгольского языка. Он также преподавал китайский язык как членам миссии в ходе поездки, так и детям местных купцов. Последняя цель оказалась особенно важной. Кяхта как традиционный центр русской торговли с азиатским соседом долгое время играла ведущую роль в экономике Восточной Сибири. Но как отметил отец Иакинф, ее жители совершенно не знали язык своего главного торгового партнера
615. Уроки монаха быстро убедили главного купца составить петицию в Министерство иностранных дел с просьбой учредить постоянное учебное заведение. В итоге императорским указом 1832 г. была создана Китайская языковая школа в Кяхте, первое подобное заведение в России
616.
Проведя полтора года в приграничном городе, отец Иакинф вернулся в Санкт-Петербург с участниками предыдущей китайской духовной миссии. После этого он опубликовал еще три книги: «История Тибета и Хухунора. С 2282 года до Р. Х. до 1227 года по Р. Х.», первое издание китайской грамматики, а также «Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени». Первые две были отредактированными переводами китайских трудов, тогда как «Историческое обозрение» было не просто компиляцией чужих работ и принесло автору Демидовскую премию. В базирующемся на русских и китайских источниках труде автор рассказал историю последней крупной кочевой миграции из Центральной Азии, потомки которой расселились в степях Нижнего Поволжья. Пребывание отца Иакинфа в российской столице было прервано через три года, когда ему поручили вернуться в Кяхту и помочь организовать новую китайскую школу. Он со всей серьезностью отнесся к новым обязанностям, но при этом находил время публиковать статьи по таким темам, как китайская статистика, астрономия, образование, региональное управление и другие. Однако жизнь в приграничном городе мало привлекала общительного монаха, и после нескольких обращений в Министерство иностранных дел ему разрешили в 1838 г. вернуться в Санкт-Петербург.
В течение следующего десятилетия внимание отца Иакинфа было сосредоточено преимущественно на самом Китае. Успехи британского военно-морского флота в ходе Первой опиумной войны 1839–1842 гг. с целью убедить правителя Срединного царства открыть страну для британской торговли пробудили в России интерес к восточному соседу, и Бичурин был только рад этот интерес удовлетворять. К 1848 г. он опубликовал еще четыре книги, раскрыв такие темы, как китайское государственное управление, законы, образование, сельское хозяйство, торговля и многие другие. Будучи скорее набором фактов, переведенных из цинских публикаций, чем связанным рассказом, они все равно пользовались широкой популярностью у читателей.
Рецензенты неизменно восторгались несомненной эрудицией автора. Однако некоторые критики бранили автора за слишком некритичное отношение к предмету. Осип Сенковский в своем неподражаемом стиле сформулировал эти претензии таким образом: «Почтенный наш синолог так горячо любит все китайское… что, большей частью, русские его фразы, кажется, как-будто произносятся суровыми сжатыми губами мандарина»
617. В комментариях по поводу более ранней работы, опубликованной во время Первой опиумной войны, Сенковский задавался вопросом, как крохотные британские морские силы смогли победить великолепную китайскую цивилизацию, о которой писал отец Иакинф: «Китай должно быть басня, Китаец – мистификация… Эта прославленная империя – какое-нибудь бумажное, расписанное и полакированное государство, которое можно сжечь одною стеариновою свечою». Виссарион Белинский, находящийся на противоположном идеологическом фланге, жаловался, что «почтенный отец Якинф показывает нам более Китай официальный, в мундире и с церемониями»
618.
Эти оценки соответствовали действительности. Еще в семинарии отец Иакинф восхищался текстами Вольтера и даже перевел его «Генриаду» – оду религиозной терпимости
619. Вслед за французским философом он был склонен идеализировать Срединное царство как вершину Разума. Четырехтысячелетняя история создала государство, где законы справедливы, правитель честен, подданные образованы и послушны. По мнению отца Иакинфа, «в китайском народе много хорошего и дурного; но сторона хорошая перешивает дурную. Это приписать должно тому, что благонравье, поощряемое в детях училищным воспитанием, поддерживаемое в возрастных надзором начальства, утверждается действием законов не запретительных, а поощрительных»
620. Действительно, законы империи Цин «столь близки к истинным началам народоправления, что даже образованнейшие государства могли бы кое-что заимствовать из них»
621.
