Еще сильнее отношения с Польшей Сенковский испортил в 1824 г., выпустив первый том своего Collectania (Сборник) турецких документов, относящихся к ранней истории королевства. Поскольку в них естественным образом отношения между двумя державами объяснялись с османской точки зрения, польские патриоты были в ярости. Мицкевич обругал труд, назвав его «тяжким грехом» и «профанацией»
678. Но и российские «шибболеты» Сенковский не боялся трогать. Переехав в Санкт-Петербург, он публиковал статьи, в которых ставил под сомнение подлинность «Слова о полку Игореве», утверждал, будто скандинавские саги являются более качественным источником по русской истории, чем «Повесть временных лет», и уподобил шары у Дворянского собрания ритуалу спаривания у светлячков, заработав строгий выговор от графа Бенкендорфа, главы Третьего отделения при Николае I
679.
Из-за разрыва отношений с Турцией положение Сенковского в Министерстве иностранных дел после возвращения в Санкт-Петербург осенью 1821 г. оставалось неопределенным. И снова вмешался его покровитель, граф Ржевуский, рекомендовав его как переводчика министру иностранных дел. Северная столица в первое время не слишком очаровала Сенковского. В письме Лелевелю он сравнивал ее с «прекрасной женщиной, запертой в темной, сырой и не здоровой пещере»
680. Он стал добрее смотреть на город, когда после чисток Рунича в университете перед ним неожиданно открылись новые перспективы. Поскольку Шармуа и Деманж уже подали в отставку, то освобождались сразу две кафедры восточной словесности. Сенковский подал заявку на арабскую кафедру, но некоторые чиновники высказали резкие возражения на том основания, что 22 года – слишком юный возраст для такой должности. Однако когда несколько месяцев спустя приглашение Сенковскому прислал университет Вильно, министр просвещения немедленно принял заявление, обосновав это нуждами дипломатического ведомства. Чтобы преодолеть сомнения по поводу Сенковского из-за его возраста, в служебном формуляре ему были ловко добавлены два года
681.
Свою преподавательскую философию Сенковский изложил в инаугурационной речи в Санкт-Петербургском университете 18 августа 1822 г.
682 Он справедливо отдал должное Сильвестру де Саси, «отцу ориенталистов», по учебнику которого учился. Одновременно свежеиспеченный профессор поведал о том, что арабские грамматики лучше объясняют предмет, чем европейские, добавив, что язык можно по-настоящему выучить только при помощи первых. Он также раскритиковал тезис, будто существует разделение между классическим и современным («народным») арабским языком. Между ними не больше различий, чем между литературным и разговорным западным языком. Короче говоря, тот, кто хочет уметь читать и писать на современном арабском языке, должен учиться у классиков, «как это делается на Востоке».
Сенковский занимал университетскую кафедру в течение 25 лет. Первое десятилетие он был прилежным педагогом и продуктивным ученым. В дополнение к занятиям арабским языком он также неофициально учил турецкому и при этом не ограничивал свои интересы только языками: он первым прочитал курс восточной литературы и географии. Для одного студента Сенковский являлся «живой энциклопедией наук о Востоке», другой с восторгом писал о нем: «Сухой предмет языкознания умел он облечь такою привлекательностью, что и невольно пожалел о краткости его лекции, продолжавшейся два часа»
683. Набор студентов был скромным, но Сенковскому удалось подготовить нескольких успешных ориенталистов, самым известным из которых стал первый в университете специалист по истории Азии Василий Григорьев. А сам тем временем в дополнение к двухтомной Collectania опубликовал французский перевод истории Бухары начала XVIII в., удостоившийся похвалы Саси
684.
Самый весомый вклад Сенковского в ориенталистику является и самым скандальным. В 1827 г. в новой газете Фаддея Булгарина «Северная пчела» появилось странное письмо. Заявлялось, что оно пришло от Тютюнджю-оглу Мустафы-ага, «настоящего турецкого философа» из Яффы, вынужденного продавать мыло в Гостином дворе в санкт-петербургских торговых рядах
685. И однажды, раскапывая груды бумаги, предназначенной для обертывания своих товаров, торговец зацепился взглядом за разорванную копию Sur les origines russes («О происхождении русских») австрийского арабиста Йозефа Фрайхерра фон Хаммер-Пургшталя. У торговца взыграло любопытство, и он прочитал фрагмент с возрастающим возмущением от количества фактических и переводческих ошибок. На самом деле «письмо» было яростной атакой на работу Хаммер-Пургшталя, опиравшейся на ближневосточные источники по истории России. Впоследствии переведенная на французский и английский рецензия Сенковского, вышедшая под псевдонимом, приобрела широкую популярность. По словам одного из студентов, специалиста по монетам Павла Савельева, ориенталисты были склонны согласиться с оценкой рецензента, но язвительный тон был сочтен неуместным
686.
Как ученый Сенковский смотрел на Восток относительно объективно. «История – это не роман», – настаивал он. Исследователи должны изучать события по всем источникам, включая «рассказ противников». Сенковский призывал: «Audi alteram partem!» [Да будет выслушана и другая сторона» (лат.)]
687. Он не сомневался в том, что Восток – другой
688. Азиаты изучают мир «по другим началам и другой логике», а «Восток и Запад не две страны мира, а скорее две планеты, текущие вокруг двух различных солнцев»
689. «Восток» профессор по нескольким разным поводам описывал как аморальный, деспотичный, застывший. Практически не разделяя восторгов своего современника отца Иакинфа по поводу Китая, Сенковский писал, что его правительство «самое коварное правительство из всех азиатских». А идеологию Срединного царства, конфуцианство, он рассматривал не более как «уточенный макиавеллизм под наружностью патриархального добродушия», которая используются династией Цин для промывания мозгов 362 миллионам своих подданных
690. А что касается роли санскрита (главный сторонник которого в России, граф Уваров, не был его другом), то Сенковский считал ее сильно переоцененной
691.
