Ольденбург также участвовал в деятельности Студенческой научно-литературной ассоциации. Среди прочих он познакомился там со студентом-зоологом из Симбирска Александром Ульяновым, имевшим гораздо более радикальные взгляды, он был повешен за участие в заговоре с целью цареубийства в 1887 г. Несколько лет спустя для написания экзамена по праву в Санкт-Петербург приехал младший брат Александра, Владимир, и разыскал Ольденбурга, чтобы расспросить его о брате. Это была не последняя встреча Сергея Федоровича и Владимира Ильича, позднее ставшего известным под революционным псевдонимом Ленин.
В первые годы после окончания университета Ольденбург особенно сблизился с деканом факультета бароном Розеном. Их богатая переписка свидетельствует о мощном влиянии, которое оказал Розен на отношение Ольденбурга к науке, особенно в том, что касается развития связей с Западом
786. Как одного из наиболее многообещающих молодых специалистов Ольденбурга в 1887 г. направили на двухлетнюю стажировку в Европу (он так ни разу и не побывал в Индии, подобно тому как Розену удалось избежать поездки на Ближний Восток). Побывав в Париже, Лондоне, Кембридже и нескольких германских университетах, он завязал множество дружеских связей с ориенталистами всей Европы. Возможно, самые прочные отношения у него возникли с Сильвеном Леви, парижским евреем, который на пике своей профессиональной карьеры являлся профессором Коллеж де Франс и президентом Азиатского общества
787.
В 1889 г. Ольденбург начал преподавать санскрит в Санкт-Петербургском университете. Годы на восточном факультете оказались непростыми для него. Успешно сдав магистерский экзамен в 1886 г., он потратил целых девять лет на защиту магистерской работы. В его жизни произошла трагедия. В 1891 г. внезапно от туберкулезного менингита скончалась его молодая жена, оставив молодого ученого с маленьким сыном на руках. По письмам Ольденбурга к Розену можно также сделать вывод о наличии у него самого каких-то проблем со здоровьем, в том числе, вероятно, сильной депрессии. Однако молодой ученый удачно включился в несколько проектов за пределами университета. Убежденный сторонник всеобщего обучения, он взялся преподавать на Бестужевских высших женских курсах – в учебном заведении, где давали университетское образование женщинам, исключенным из российских университетов по императорскому указу 1863 г.
Среди ученых, с которыми Ольденбург познакомился во время европейского тура, можно отметить британского индолога Томаса Уильяма Рис-Дэвидса. Российский ученый был особенно впечатлен программой публикации южных буддийских текстов, разработанной британцем. Как и большинство русских религиоведов, Ольденбург сосредоточил свое внимание на северном буддизме – течении, базирующемся на санскритских текстах и распространенном в Центральной и Восточной Азии, в то время как в британской индологии преобладало изучение южной традиции, основанной на палийских текстах и распространенной в Южной Индии и на Цейлоне. В 1897 г. Ольденбург начал реализовывать свою программу публикации важнейших текстов северного буддизма – Bibliotheca Buddhica. Финансируемый Академией наук проект стал крупным международным предприятием. В течение последующих 30 лет в этой серии было опубликовано около 30 томов, в издании которых приняли участие такие зарубежные ученые, как Леви, Альберт Грюнведель, Хендрик Керн и Бунью Нандзё. Вклад Ольденбурга состоял в публикации собрания бурятских ксилографий.
Ольденбургу не претило писать тексты для более широкой аудитории. Он перевел на русский рассказы Редьярда Киплинга и Анатоля Франса, опубликовал множество популярных статей о буддизме. Взвешенный подход в этих статьях резко расходился с критическими отчетами православных миссионеров, что породило вражду между ними и автором. Кто-то даже стал распускать слухи, что профессор тайно обратился в буддизм. Ольденбург следовал некоторым этическим принципам буддизма, в частности стал вегетарианцем, но его истинной верой оставалась наука. Вслед за своим учителем, В. Васильевым, он изучал буддизм исключительно в объективном ключе как культурное явление. Он также разделял взгляды своего учителя-китаеведа на Восток в целом. Он не видел значительных различий между двумя половинами Евразии. В дискуссии об отношениях между Востоком и Западом со времен египетских фараонов он указывал, что современная наука полностью доказала эту точку зрения: «История глубже всматривается в эти, как будто совсем новые и необычные, явления и скоро замечает аналогию, сходство, иногда даже почти тождество и потому определенно указывает, что здесь тоже общечеловеческий мир, с теми же явлениями, теми законами развития, что человек на Востоке тоже прежде всего человек вообще». Разумеется, отличия существовали. Ольденбург признавал, что «наши дети на школьной скамье знают то, что было недоступно величайшим умам Востока» о науке и технологиях. Но люди на Востоке значительно глубже понимают человеческую природу. Он полагал, что житель Азии «мощью ума своего проникал в тайны жизни, изучал и создавал понимание того, что ближе всего человеку – самого человека»
788.
В другой статье Ольденбург указывал, что временное военное превосходство Запада делает его невыносимо заносчивым. «Европейцы привыкли теперь считать себя царями вселенной, – писал он, – они настолько уверены в своем превосходстве над народам Азии, что им и в голову не приходит, если они не востоковеды или специалисты, что во время крестовых походов европейцы были варварами в сравнении со своим противниками»
789. Ольденбург твердо верил в то, что его долг как профессионала вылечить Запад от высокомерного отношения к Востоку. Более того, вторя главному уваровскому аргументу в пользу основания Азиатской академии, высказанному веком ранее, он утверждал, что, познавая Восток, Запад сможет лучше разобраться в себе: «Я принадлежу по своей специальности к востоковедам, которые ставят себе задачею изучить и понять Восток. Мы считаем, что, только поняв надлежащим образом Восток с его громадными культурными достижениями, человечество может надлежащим образом понять себя»
790.
Преподавание на восточном факультете Ольденбург сочетал с интересом к современным политическим течениям. К концу века его постоянно сопровождала тревога из-за неослабевающего вмешательства самодержавия в академическую жизнь. Прочитав в The Times статью о новых правилах, предписывающих университетской администрации более пристально следить за своими студентами, он признавался в письме Розену, что мечтает о том дне, «когда можно будет дышать свободно в России, а не теперь, когда все что честно, все что мыслит, пригнетается и душится»
791. Летом 1899 г. после новой волны студенческих беспорядков в Санкт-Петербурге университет уволил нескольких профессоров, подозревая их в симпатиях к протестующим. Ольденбург был в ярости и писал Розену, «что ввиду изгнания из университетов людей, с которыми я вполне солидарен, я оставаться не могу и как только вернусь [из-за границы], сделаю соответствующие шаги»
792.
