Бальмонт и Брюсов – первое поколение представителей Серебряного века, которое обращало внимание на Азию в основном ради ее экзотической эстетики и альтернативной духовности, подобно тому, как это делали и западные символисты. Получившее известность после сокрушительного поражения в Русско-японской войне 1904‒ 1905 гг. второе поколение обладало уже другой оптикой. Ее суть отлично ухватил Андрей Белый в своих повестях.
Андрей Белый (настоящие имя и фамилия Борис Бугаев) был болезненным сыном известного профессора математики Московского университета
873. Детство родившегося в 1880 г. мальчика трудно назвать счастливым. Его отец – нескладный профессор и мать – импульсивная светская львица выдающейся красоты, очевидно, плохо подходили друг другу. Их частые бурные ссоры, изложенные в полу-автобиографических повестях «Котик Летаев» (1917‒1918) и «Крещеный китаец» (1927), наполняли будущего писателя ощущением апокалиптического ужаса с самого детства. Одним из первых воспоминаний автора стал разговор родителей о том, разводиться им или нет. В конце концов они решили не расставаться, поскольку ни один из них не осмелился доверить другому единоличную ответственность за воспитание ребенка.
Как и Бородин, Борис Бугаев с детства разрывался между наукой и искусством. От отца он унаследовал страсть к математике и абстрактное мышление, а от матери, превосходной пианистки, – любовь к музыке. Закончив физико-математический факультет Московского университета, он окончательно выбрал служенье музам. Он познакомился с литературным миром через семейного друга детства и соседа Сергея Соловьева. В отличие от хаоса дома Бугаевых, семья Соловьевых представляла собой оазис спокойствия, и подростком он ходил к ним в гости едва ли не ежедневно, и даже не по одному разу.
Отец Сергея Соловьева, Михаил, брат известного философа и поэта Владимира Соловьева, пристально следил за культурными веяниями. Именно он вместе с женой Ольгой, художницей и переводчицей, открыл в молодом Борисе поэтический талант. Благодаря моральной и щедрой материальной поддержке Михаила Соловьева Борис опубликовал в 1902 г. свое первое значительное произведение – в высшей степени новаторскую «симфонию в прозе». Чтобы не компрометировать отца, занимавшего пост декана на факультете, он взял себе псевдоним «Андрей Белый». Два года спустя вышел его сборник «Золото в лазури». С учетом любви Ольги к Верлену, Метерлинку, Уайльду, Бодлеру и Бальмонту не удивительно, что ее молодой протеже стал писать в том же стиле. Присоединение к новой поэтике далось Белому непросто. Позднее он вспоминал: «Символизм еще в ту пору понимал я вовсе не как литературную школу, а как новое мировоззрение, гармонически сочетающее религиозный, жизненный путь, искусство и спекулятивное мышление…»
874
Как видно из текстов сборника, Белый во многом разделял мистические предчувствия эпохи. Уже в гимназии, где одним из любимых его учителей был священник, он познакомился с учениями буддизма и индуизма, а также с ведической культурой древней Индии. Белый также интересовался оккультизмом и теософией мадам Блаватской – эзотерическим учением, отчасти базирующемся на восточной духовности, которое подчеркивало прямую связь с Богом («Теос»). Ближе к 20 годам он обратился к идеям немецких философов Артура Шопенгауэра и Фридриха Ницше. Наконец, в 1910 г., его первая жена Ася Тургенева, познакомила Андрея Белого с учением Рудольфа Штайнера – австрийского ученого, стремившегося к возвышенной осознанности, постижению духовного мира, эта доктрина оказала заметное влияние на произведения Белого в течение следующего десятилетия.
Весной 1900 г. состоялось судьбоносное знакомство Белого с Владимиром Соловьевым, который в значительной мере сформировал его взгляды на мир. Соловьев был главным русским философом XIX в., в последние годы он занимался прежде всего проблемами эсхатологии – учением о конце света. Как объяснял Соловьев в поэме «Панмонголизм» – знаменитом произведении, созданном после впечатляющей победы японской военной машины над династией Цин в 1894 г., Восток является силой зла, которая приведет к финальному катаклизму:
Панмонголизм! Хоть слово дико,
Но мне ласкает слух оно,
Как бы предвестием великой
Судьбины божией полно…
От вод малайских до Алтая
Вожди с восточных островов
У стен поникшего Китая
Собрали тьмы своих полков.
Как саранча, неисчислимы
И ненасытны, как она,
Нездешней силою хранимы,
Идут на север племена.
О Русь! забудь былую славу:
Орел двухглавый сокрушен,
И желтым детям на забаву
Даны клочки твоих знамен
875.
Владимир Соловьев развил эти идеи в «Краткой повести об Антихристе», которую он читал в квартире брата в присутствии Белого. В этом апокалиптическом пророчестве родившийся в Японии император объединял восточные орды подобно тому, как это сделал восемью веками ранее Чингисхан, и предпринимал второй азиатский набег на Европу, уничтожение которой станет предвестником наступления Царства Божьего
876. Студент коротко переговорил с философом, который пообещал встретиться с ним еще раз той же осенью. Соловьев умер всего через несколько месяцев, так и не успев увидеться с Белым второй раз, но и эта короткая встреча оставила свой след. По словам Белого, «с этого времени я жил чувством конца»
877.
Несмотря на периодические утверждения обратного, «желтая угроза» становилась для сентиментального литератора нечто большим, чем просто поэтической метафорой. Вскоре после встречи с Соловьевым, во время летнего отдыха в провинции он созерцал череду оврагов, и представил их как олицетворение разрушительного Востока, «растерзавшего плодородную почву, и угрожающе двигающегося на нас». И подобно Кнуту Великому, пытаясь остановить атаку Востока, Белый стал фанатично бросать камни в расщелину
878.
