– Не сомневаюсь, – прокомментировал я, – как же без мистики? А чем им археологические открытия не угодили?
– А о них должны были знать лишь посвященные. Но, по их мнению, то изменение человечества, которое могло бы произойти из-за открытия минойской и шумерской цивилизаций, не случилось в XX веке, из-за первой и второй мировых войн, атомной бомбы эти открытия мало кого взволновали, не стали популярными, а, следовательно, как бы не существовали.
– И вам все это интересно, друзья мои?
– Понятно, что все это лажа. Но если некоторые считают, что древности и античности, вообще, не было, то тут интересней накручено. Правда?
И я вдруг понял, у них сейчас, у этих разных новомодных исторических теорий есть нечто общее: у их авторов не дрогнула рука перекроить прошлое не просто от необразованности – они не слышат. Тот зов людей, погибших в безмолвии. И потому у них нет горького и бережного чувства, которое живет во многих из нас, во мне, в моих учениках. Интересно, а в наших студентах тоже?
– Мы это все слушали, потому что Анна Георгиевна заболела, а вы у нас, Александр Владимирович, теперь уже не читаете. Нам и скучно. – Они смотрели на меня почти с упреком. Зная Аниных студентов, я почувствовал, что это похоже на объяснение в любви к отсутствующему учителю. А ведь нашему бизнесмену с конференции их не покорить, подумал я весело.
– А что он вам еще рассказывал, пока Анна Георгиевны не было? – Кстати, интересно, как это ему удалось вклиниться в учебный план? Я недооценил его возможностей.
– Да о том, о чем мы только что говорили, о некоторых таинственных моментах в истории мировых цивилизаций, которым суждено повторение даже в судьбе России. О катастрофах и силах разрушения в русской истории. О том, как часто русской культуре грозила гибель и все ждали конца света.
– Это не удивительно «Кто русскою историей займется – пиши пропал, с ума сойдет». У нас даже периодизация трагична. Ощущение разрушения и конца света на Руси, действительно, было очень часто. Стоит, например, почитать эти страстные летописные описания татаро-монгольского разорения, о которых я как раз сейчас пишу статью, и «Слова» Серапиона Владимирского, кстати, очень интересный был епископ, в XIII веке, когда в Европе начиналась инквизиция, он защищал ведьм от своих прихожан, которые собирались их убить. Чувство погибели. Иван Грозный, Смута, про 1917 год я уже не говорю.Может быть,поэтому у нас на Руси и возникла легенда как бы об Атлантиде наоборот, о тайных сокровенных городах,где спрятано особое сокровище, Сказание о граде Китеже я имею ввиду.Он стал невидим не из-за того , что жители стали бесчестны и злы,а прямо по противоположной причине,чтобы спасти , сохранить что-то хорошее и дивное.Больше похоже на Грааль, только конкретнее.У нас даже места называют , где находится.И желание найти путь к городу из легенды обостряется, когда у людей чувство погибели,и они не понимают , что происходит.
– А сейчас, – спросили они вдруг меня, – после 1917 года?
– К нам недавно приезжали студенты из Норвегии, – сказала Света, – мы никак не могли им объяснить, что у нас такое было в России.
– А давайте, мы у Александра Владимировича спросим. Что же все-таки по большому счету произошло с нашей страной здесь в XX веке?
И вдруг я почувствовал, что они ждут именно от меня какого-то ответа. Они отложили в сторону картошку, шампуры с шашлыками, даже стаканы…
И с той страстью, с которой я сам пытался понять, они смотрели сейчас на меня.
– Я думаю, мы еще все не понимаем, что у нас тут было в XX веке. Чем покажется это будущему историку? Что это – самоистребление цивилизации или…
И я стал говорить, и со мной случилось то, что Аня определяет, как «так долго объяснял студентам, что сам начал понимать»… Я смотрел в их ждущие глаза, и пришло ощущение, что еще чуть-чуть и я почувствую, что произошло и с Критом, и с моей несчастной страной, и тогда, и сейчас…
«Но мы на прежнее возвратимся, на память горькую и бедную той весны», – прочитал я строки летописи, вернувшись на свое любимое место под сосной, оставив их отдыхать дальше без меня и пытаясь продолжить статью. Насколько приятнее это делать сейчас здесь, чем на компьютере. Казалось, мои листы пропитались запахом хвои, речной влаги, тепла и их юных голосов.
«Описание трагических событий повторялось, и это придавало ему особую художественную силу».
Проклятие земли моей грехом на плечи мне ложится.
«В лето 6748 было так жарко, что леса горели и птицы умирали на лету и падали на землю… Везде был дым и гарь, и люди не знали, куда брели"
Я поднял глаза. Над рекой медленно и тихо закатывалось солнце. Красный шар появился над черным лесом. И свежий туман стелился и стелился над водой… Взгляд мой остановился на нем, и я завороженно и бездумно следил за тем, как солнце исчезало. Какая-то чуткая тишина встала в лесу. Голоса студентов и туристов слышались теперь далеко-далеко. Казалось лесная жизнь, даже травы требовали соучастия в этой тишине. Человек должен был раствориться в ней. Я глубоко вздохнул и закрыл глаза. И вдруг над лесом возник крик. Он сначала был негромким, но каким-то отчетливым, потом оборвался.
Взметнулся снова. «Мои студенты сказали бы, что это Див», – я открыл глаза. Трава пошла волнами. Замерла.
И тогда он встрепенулся,
взлетел вверх и закричал.
Дикий, неистовый крик судьбы,
от него похолодели травы.
Но люди его не услышали,
только некоторые как прозрение…
И криком кричала земля. И птицы падали замертво, потому что нечем было дышать.
Он поднялся и пошел, шел и шел. И хоть мир охватили безумие и смерть, и от едкого дыма он не мог ни подумать, ни чувствовать, но что-то было еще, что спасает.
А мальчику не хотелось больше идти, совсем не хотелось, лицо его жалобно сморщилось. Уткнуться бы в мягкий мох под елью. Дерево всегда тебя защитит, когда ничто уже не поможет, говорили в их деревне. Старик сказал – не надо сейчас вспоминать про деревню. Старик все шел, он оказался очень крепким. Мальчик заметил, какой маленький кусок хлеба тот съел утром, протянув ему большой ломоть. Неужели он знал, куда идти? Мальчику было страшно остаться опять одному.
– Господине, ты вправду научишь меня делать таких дивных зверушек из камня, как на храме? Разве еще будут строить храмы?
– Да, дитятко, только какой я тебе господин? Мы сделаем с тобой зверюшку с цветком на хвосте, смешного и веселого.
Старик не знал, куда идти, но хотел, чтобы мальчик не догадался об этом. Вдруг он что-то заприметил впереди.
– Подожди меня здесь, – мальчик не должен был это видеть. Старик осторожно выглянул из-за кустов. Деревня была почти вся сожжена. Не было заметно убитых, но жителей как будто тоже не было. Успели в чащу убежать или в полон увели? Зато в крайнем, разрушенном, но не до конца сгоревшем доме что-то осталось. Да тут хлеб есть, и репа.
