– Чего хочешь ты от меня? Что я могу?
– Не знаю. На что нам еще надеяться? Наших жрецов не услышали боги, земля разверзлась, ничто не спасло от гибели. Потом чужеземные воины захватили несчастный остров. Не тебе, женщине, изгнать их. Но мне чудится, что мы можешь… не знаю, что? Подожди.
Что нам делать, куда нам идти после гибели мира?
Среди пепла, во тьме… Где путь человеку?
Он смотрел на серую землю, которая теперь редко плодоносила. В жухлой траве увидел слабый цветок и склонился перед ним: «Я раньше приносил жертвы, а кругом благоухали самые яркие лилии и пышные деревья. Где теперь наши боги? Разве они слышат нас. Где нам молиться?»
Она ждала. А он совершил возлияние перед цветком, поставил сосуд рядом с ним и, приложив правую руку ко лбу, стоял, склонив голову.
Потом вдруг взял ее за руку. Лицо его прояснилось.
– Я сейчас понял. Не знаю, что ты должна сделать, но чувствую, как. Ты вспомни.
Она удивленно взглянула на него.
– Что вспомнить?
– Покой. Что-то светлое и покой. И тогда ты поймешь…
– О чем ты говоришь? Взгляни кругом. Есть только смерть, разрушенье. Я не могу… Зачем ты держишь мою руку, жрец, ведающий тайное… – и с упреком, страстно продолжала. – Зачем вы тогда услали меня в Египет, лучше бы я погибла здесь, под обломками.
– Дочь твоя. В той стране сберегли от гибели дитя и тебя.
– Как теперь жить ей? Гнев богов и жестокость людей, страшней, чем божественный гнев. Почему ты смотришь на меня с таким ожиданьем?
– Вспомни. Если ты увидишь покой, ты поймешь и где нам свет, спасенье… – он неожиданно поклонился ей. Она медленно подняла сосуд, вылила оставшееся вино на землю перед цветком, протянула руки во тьму то ли к роще, за которой где-то вдали шумело море, то ли к горам.
– Увы мне, увы мне, зачем ты оставил меня, бог, даривший мне… тайное и свершенье, – и прошептала еще что-то, что жрец не мог расслышать. Он внимательно посмотрел на нее, повернулся и тихо ушел.
Она же повторяла про себя:
– О боги, жрец, я не могу вспомнить… Наши боги не спасли нас. Кто нам поможет?
И она пошла по тайной тропе к священной роще. На ее краю, дотронувшись рукой до первого дерева, сняла обувь и осталась босой.
– Смотрите, кто к нам идет!
Услышав вновь грубый смех их солдат, который уже принес ей сегодня боль, она выронила сандалии и испуганно спряталась за знакомыми деревьями. «И здесь они. Как, и сюда нашли они дорогу!»
Но их смех относился не к ней: к огню подошел невысокий худощавый человек, по виду не воин, а купец.
Она остановилась и смотрела, как их воины грубо топтали своими сапогами священную землю, на которой когда-то так благовейно танцевали юные жрицы. Несколько срубленных деревьев были брошены в костер, и прекрасные стволы и ветви, словно стройные тела, горели в его пламени. Искры с шипением и болью вылетали из огня, и в них сверкала то ли кровь, то ли сало с жарившегося на вертеле мяса.
Она смотрела из темноты на пламя, а воины между тем встретили дружными возгласами невысокого купца.
– Садись коротышка – удачливый купец.
– Говорят, все, к чему ты прикасаешься, превращается в золото. И даже за это кислое вино наш царь заплатил тебе золотом.
Купец сел рядом с ними на землю. Воины были только в набедренных повязках, а у вновь пришедшего поверх повязки красовался еще и передник, подобные видела она у богатых египтян. Такие в Египте обычно носили те, кто стремился к показной роскоши, но не к щедрости.
– Без меня вам нечем было бы вообще промочить горло. Кто бы еще мог привезти в эту переставшую плодоносить землю вино? Днем и ночью я думаю, что и куда нужно доставить моим кораблям, иногда это приносит прибыль.
– Да, ты хитроумен.
– И ловок, – добавил толстый воин, сидевший рядом с купцом.
– Но вино у тебя кислое.
– Про тебя рассказывают, что здесь в их землях ты ищешь клад.
– А еще говорят, сам царь пил с тобой из золотой чаши.
– А нам приходится пить из глиняных, – и, допив вино, воин со шрамом на щеке возмущенно швырнул свою чашу в костер. Купец стремительно вскочил и поймал ее на лету над огнем.
– Раз она тебе не нужна, отдай мне ее. Она прекрасна.
– Что в ней хорошего? – заметил толстый воин. – На ней все какие-то цветы и танцы, линии странные. Если уж хочешь рисовать, то рисуй битвы, охоту.
– Эй, отдай, – мрачно проговорил воин со шрамом. – Чаша моя, я хочу ее разбить. Мне ее в царской кладовой эконом дал вместо серебряной. Он тоже говорил, что она очень ценная. Что хочу с ней, то и сделаю. А я хочу бросить ее в огонь или разбить.
– Продай ее мне.
– Только в обмен на ту золотую чашу, из которой ты пил с царем.
– Я дам тебе за нее кувшин вина.
Воин выхватил чашу из рук купца.
– Дай сюда, я хочу ее разбить.
– Два кувшина вина.
– Десять кувшинов и три золотые бусины. У тебя их полно, не жалей их, если эта чаша уж так тебе дорога.
Толстый воин толкнул купца в бок:
– Пока ты будешь торговаться, он ее разобьет. Я-то его знаю.
– Четыре кувшина вина и одну бусину.
Искры долетали до ветвей деревьев. Те, поникнув, смотрели, как торгуются в их святилище над чашей, из которой раньше благоговейно совершались возлияния. Не дослушав, она побежала из поруганной рощи, не понимая, какой вихрь чувств поднял в ней этот спор -наверное, ненависть к торгующимся здесь, над их красотой. На тропе, ведущей к горам, она остановилась и, повернув, бесцельно пошла прочь. Шаг ее был нетверд, как будто под ногами не земля, а пустота.
Где мне просить у богов спасенья?
Осквернены наши святилища.
Алтарь мой – песок и камни.
Она шла и шла. И вдруг поняла, что стоит у дворца. И ступени дороги процессий холодят ноги.
– Что это?…
Все разрушено. Пройдя пределы зла, где смерть становится всеобщей, встань на ступень.
И вдруг вспомнила. То дерево рядом с Мемфисом около пустыни. И свет кругом был тихий. Дочка ее играла в песок, подкидывая его вверх.
– Я очень тебя люблю, и платье твое люблю, и тетей люблю, и дядей, всех люблю. Ой, я боюсь… – и уткнулась ей в колени.
– Чего, малыш?
– Не знаю.
Мгновенно мелькнуло что-то горькое на светлом личике и исчезло. Она снова смеялась.
– Мне здесь очень нравится.
Сохранил их Египет под той сикоморою.
А потом она увидела еще что-то. Около тихого дерева, там, в Египте. Ту, что тоже несет дитя. И великое понимание у играющего у дерева ребенка.
