– Вот и я говорю тебе, добрый человек, – заплетающимся языком повторил Местята,– надо камень поискать, добрый человек. Соломон ведь искал
– А что, Местята, – пробормотал Даниил. – Ведь чудна такая мысль – откуда это все? Ведь ты прав в том, мастер, что коли глупца учить, то хоть все искусство расскажи, но дорогим и красным словам истинным не научишь. Но про тот камень люди ещё говорят, что и клады ему подвластны, злато и власть большую он может дать. А от этого у таких как владыка Феодор ум мешается, поэтому он его до сих пор и ищет.
– Что злато. Им всего не купишь. Вспомнил я. Вы тут говорили, я и вспомнил, может, это и поможет тебе, гонец. Я хочу, чтобы была здесь такая церковь. Светлая. Кто ж знает, откуда эта красота приходит. Ведь и тогда был какой-то камень, … может и от него. Слушай, гонец, поезжай в Полоцк. Я уже не смогу строить, а там мастер Иоанн, а если он с тобой не поедет, то был и еще один, Иоанн тебе расскажет. Где он теперь, по каким дорогам ходит, не знаю. А Иоанн, может, знает. Мы дружны были. Эх, что за время было. Мне сейчас так чудно вспомнилось. Сидели мы тогда у ручья, в той земле Полоцкой, когда пришел Иоанн, и говорит «Вот дали мне на время». И показывает нам вещицу малую, так ничего особенного, похоже на змеевик или на девичьи лунницу, а на ней узор мудреный, то ли птица с ликом девичьим, то ли деревья переплелись, цветы, и выделан на ней камень. В нем может все и дело. Разглядывали мы его, в руках держали по очереди. И вдруг, что произошло, до сих пор не ведаю – сон ли, явь ли, но будто видишь то, о чем мечтаешь в его красоте и поднимается в душе такая жажда, что кажется, все силы удесятеряются, и великое тебе подвластно, и что-то тайное открывается. Помню, лежал я на берегу, и вдруг услышал… голоса земли были неясными и глубокими. Взглянул я на лист и цветок малый рядом, и понял его в его краткости и малости – как свет белый дивно совершенен и земля. И кажется, до неба достанешь и до слез благодарен. Я оглянулся. Эта нестерпимая и тихая красота была в мире. В деревянной церкви… Дорого бы я дал, чтобы подышать еще той певучей радостью. Соловьи пели. Да и со всеми нами тогда что-то створилось, не со мной одним. Я потом Иоанна спрашивал, откуда у него та вещица, и что он про нее знает. Он так и не признался, но, думаю, княжна дала. Иоанн лежебока был, ленив, его по утрам не поднимешь, она его все к делу понуждала. А теперь про церкви, что он построил, все слышали. Я вот тоже с той поры кое-что сделал, сами знаете. Ну, а третий из нас… Может, он тебе и нужен, гонец. Его поищи.
– Ну что ж, поищу. Спасибо тебе, мастер. Но и вы, люди добрые, многие из вас по дорогам ходят. Коли встретите такого мастера, вспомните мои слова – пусть он заглянет сюда, – промолвив это, гонец подошел к Даниилу и сел рядом.
– А тебя я тоже искал, добрый человек, – и что-то тихо сказал ему. От его слов Даниил помрачнел, – Опасно тебе сейчас здесь оставаться, уходи, Даниил, Русь велика… Земля тебя не оставит… В ней каждая ель домом может быть, да и не уживчив ты здесь. У тебя нет ремесла, ты не воин, а земля наша любит таких неспокойных.
– Спасибо тебе, гонец, добрый человек, да и за что держаться, часть моя не процвела здесь.
И они вышли из избы. Недалеко уже сидели на бревне хмельные гусляры. Они, щурясь, смотрели вдаль, с высокого холма, где стояла изба, виднелись дороги, леса… Они перебирали струны.
Потом тихо запели. Даниил, гонец остановились. Гусляры пели. И уже был близок рассвет.
Я выхожу на развилку дорог:
Прямо дорога в землю незнаему:
Вправо пойдешь – домой придешь,
Влево пойдешь – судьбу испытать.
А даль небесная светлеет.
По какому пути нам с тобой пойти?
Там где город лесной, там где камень живой
По болотам, полям, грязевым местам,
По чащобам, лугам, оврагам, холмам
А небесная даль светлеет "
А сейчас там, за поворотом пустыня и бедуины, а не чащи и болота ,подумал Глеб.И надо еще просмотреть записи Александра Владимировича. Некоторые я успею сейчас прочитать, наверное, они подходят к тем розовато-нежным скалам, что я вижу по дороге в Луксор. Мы с Аней уже успели привыкнуть к неожиданному стилю работы, который в последнее время появился у нашего учителя и который он, как нечто само собой разумеющееся, предложил и нам. Мы сформулировали интересную, но вполне традиционную тему, над которой и работали: статьи, исследования, командировки. Но кроме того он давал нам какие-то неопределенные задания, вызывающие у меня ощущение жаркого ветра, подталкивающего в спину.
Где в этом разорванном мире есть ответ на вопрос…
Эскизы, заметки в неясном жанре, которые он просил нас обдумать, продолжить в свободном стиле. Это могло казаться какой-то модернистской игрой, если б не вызывало то странное чувство. Сейчас кроме материалов по нашей основной теме Александр Владимирович дал мне в дорогу какие-то записи о Шлимане, что-то о Египте, о шумерах. Кстати, я все время боюсь их потерять. Они, по старомодной привычке нашего учителя были написаны на листах бумаги от руки, а не на компьютере, то есть существуют, очевидно, в одном экземпляре. И вот теперь, сидя в автобусе, я просматривал его записи, обращенные ко мне.
«Может быть вам, Глеб, в поездке по Египту придут в голову неожиданные мысли. Так как я не могу сделать вам командировку к шумерам, например, в Ур в Ираке, может быть, мои отрывочные размышления будет интересно вам читать именно в Египте. Надеюсь, сама обстановка будет вас там особым образом настраивать.
Представьте себе, что вам надо написать новеллу, рассказ или статью, да что хотите.
Вот вам история – она проста. Человек нашего времени понимает, что он запутался. И тогда ему приходит в голову самая очевидная мысль (вроде того, чтобы залезть на дерево и посмотреть, куда идти из чащи). Ему хочется понять пути культуры и судьбы цивилизации. Да не как-нибудь так типологически, по-научному, а как-то по-другому. Что-то очень живое хочет он почувствовать в этом пути человеческой истории. Вроде того венка из васильков, что нашли на гробе Тутанхамона, или улыбки моих минойских жриц (не понимаю, кстати, чем она хуже улыбки Джоконды). Мне бы хотелось, чтобы такую историю ее автор (кто – не знаю) написал совсем безыскусно, например, как фантастическую повесть. (Любопытно, почему наш профессор считает это безыскусным?) Или вот, например, тема. Я бы написал об ускользающей тайне Шлимана. А она есть. Почему вдруг он решил искать Трою, а заодно и Микены. Я подумал, что жители Градонежа приписали бы это талисману Шлимана. В самом деле, пути культуры, известные всем факты этого пути – чем не фантастический роман в реальности. Подумайте, Глеб, сколько столетий самые образованные люди в разных странах читали Гомера – и века проходили, и тысячелетия, и еще века… И вдруг некий недоучившийся купец слышит то слово, и слово становится его судьбой. Практичный, даже меркантильный человек с авантюристически удачливой карьерой, может быть, постараться понять, почему он это сделал – значит разгадать ту тайну мировой культуры, мимо которой все мы проходим. Вот он – тот момент, когда слово становится судьбой человека, далекого от искусства. Кстати, я наделяю тебя «словом и судьбой» – магическая формула древнейших шумерских текстов, не совсем ясная современным исследователям.
