Пришло чувство нежности. Оно было пугающе тихим. И снова приобрело свой смысл все в мире. И боль, и ложь, все вокруг, начальники, деньги, мой давний безрадостный брак, одиночество, дальняя поздняя любовь, редкость встреч с ней и с моей внучкой… И я впустил в себя это море, цикад, серебристую пену на волнах, ступени разрушенных дворцов, музыку по вечерам – они захлестнули весь осадок непонимания. В душе шаг за шагом стало восстанавливаться какое-то разрушенное единство. Гармония мира, его взаимосвязь возвращалась трепетно-живой, юной. Я вдруг ощутил, что мир ко мне добр, величественно добр, как это море. Более того, великодушен и щедр. Оно истинно, и все истинно. И все ошибки, горе и обиды, как старые листья на
стебле, были такими до боли человеческими ошибками. А значит, и в них истина. Потерянная в шуршании машин, в крике, сплетнях, гармония оказалась истинной и существующей.
Обрести и услышать.
И я иду.
Иди и слушай —
Обрести и найти.
Слышишь?
– Александр Владимирович, а знаете, какое вино мы сегодня с вами пили перед дождем? Нам наш официант рассказал.
Мои новые знакомые приносили мне такую же беспечную радость, как моя маленькая внучка. Особенно пятнадцатилетняя Таня, севшая со мной рядом на лежак.
– Говорят, что из Архан. Это самое знаменитое у них здесь красное. Туда даже есть экскурсия с дегустацией. Вы чувствуете, как действует?
– Кажется, да. А вы знаете, Танечка, я завтра собираюсь как раз в Арханы, только без экскурсии, продегустировали мы и здесь отлично.
– С кайфом.
– Вот именно. А там святилище на горе Гюхте и древнейшие могильники – толоссы. Они такие круглые, таинственные. Не хотите со мной?
– Ой, я лучше пойду на пляж. А вечером вы все расскажете, хорошо? И купите нам еще арханского.
На следующий день с утра на небе еще были облака, но пока я добрался до Архан, снова стало жарко. Проезжая мимо Кносса, я решил хотя бы на обратном пути еще раз заглянуть во дворец. Почему-то в Арханах все ближайшие магазинчики были закрыты, и я с трудом купил заказанного мне знаменитого местного вина. В результате все получилось достаточно бестолково. Я не успел в музей, а чтобы поехать в святилище, надо было специально договориться с кем-нибудь из его сотрудников, попросить открыть решетку, окружавшую раскопки. Я решил вначале идти к гробницам. Их священная гора Гюхта слева от дороги казалась мягкой при ярком солнечном свете. Служитель у входа показал мне книгу о святилище, я мельком увидел иллюстрацию, очевидно, реконструкцию какого-то известного события, может быть землетрясения 1450 г. до н. э. На рисунке храм разрушается, испуганный человек падает на землю. Но книга не продавалась, а расспрашивать было некогда, я спешил. Не задерживаясь, я поднялся на холм и бродил между могильниками. Один полностью уцелел. Я спустился в это черное пятитысячелетнее помещение. После яркого солнца здесь было темно и почти холодно. Держась за чуть влажные стены, я ощупью добрался еще до одной дыры, вошел в совсем темную погребальную камеру и дотронулся до ее влажно холодных камней. Странное ощущение возникло у меня, похожее на предчувствие и непонятное. Был ли это страх, что я делаю что-то кощунственное или иной трепет?
Сколько же еще ждать?
И сотню лет,
и тысячу лет,
и еще тысячу…
Когда ты услышишь?
Я стоял, держась рукой за холодный камень, и в душе было что-то тихое и напряженное, как струна. И только одно я шептал: «Как имя твое? Я хочу почувствовать, как твое имя?»
Выйдя на ослепительно яркое солнце, я понял, что уже не успеваю в святилище. Я все же заехал в Кносс и еще раз рассмотрел на фреске этот тонкий профиль с расширенными безбрежными глазами и тою улыбкою.
И когда я купался вечером в море, он мне все вспоминался.
Я стою пред началом времен.
После гибели мира.
Страшный суд совершили боги. Прекрасный остров погрузился в море, нахлынули волны, сотряслась земля, разрушилось все, дивные дворцы и храмы. Появились чужеземные воины, оскверняя кровью руины.
Люди. Они слышали песню бездны.
И кровь проступила на солнце,
и медленно едкою тьмою покрылся
извечный свет.
Зло и разрушенье охватили мир. Зло – от людских сердец, разрушенье – это плачут боги? Горы колебались. Дрожала земля. Конец.
Это нельзя пережить,
Это нельзя понять.
Она приходила часто к древней гробнице и, прижав руки к камням, подолгу стояла. Душа ее каменела.
Как пережить то, что увидела она, вернувшись из Египта… Люди рассказывали и о новых страшных слухах, будто и Египет скоро ждет гибель, а те, кто успели уплыть с острова Феры, вряд ли спаслись. Остров Феру все любили, там жили веселые, искусные мастера. Зловещим было, когда он погрузился в волны.
Так прошло много времени с той поры, как она вернулась на Крит. Проходили долгие месяцы. Люди не знали, ради чего жить.
Знакомые горы таинственны.
Вдали шумит море.
Когда прошел тот ужас, меня стало мучить одно. Я попытаюсь рассказать о том, как учил меня жрец.
И вспомнив все, что увидела здесь на Крите – изуродованную землетрясением землю, разрушенные чудные города, где теперь пировали чужеземные воины – замерла, стояла долго, недвижно.
И вдруг упала на колени.
Она поняла, почему жрецы не давали ей посвящения ни в храме Изиды, ни в храме Великой Богини.
И сокровенным было то, что ей открывалось:
В какой-то момент, пройдя через ад, на грани безумья и горя, человек находит тишину.
Упасть на колени и почувствовать животворящую нежность травы, шелест листьев над головой.
Тишина наполнила весь мир, мягкая и хрупкая на ощупь.
И красота была неистребима. В ней бог раскрывался до того, как родился на земле.
На грани безумья и боли, ты все поймешь. Где красота становится бессмертьем.
Она встала и шла по камням, их было много – острых, разбросанных везде, похожих на страшные развалины колон в Фестосе.
Так вот зачем она вернулась из Египта. «Что тебе еще осталось, только дочь твоя и пепел».
Что тебе еще осталось…
Старый жрец приютил девочку в горах. В том святилище, о котором эти новые воины еще не знали.
Вот что ее так звало сюда.
В один злосчастный день и роковую ночь погиб наш мир.
Что тебе еще осталось, только дочь твоя и пепел. Она шла по мертвой земле, где раньше цвели сады, к Кноссу. Там стоял полуразрушенный и поруганный дворец, и в оскверненных святилищах чужие воины насиловали жен и дев.
