При этих словах по лицу Тузова проскользнула рябь, едва заметная в февральской пасмурности. Он затянулся, огонек сигареты осветил его щеки, и тени под глазами пролегли еще сильнее. Андраник и Шуля переглянулись. Тузов выпустил дым через ноздри:
— Слышал. Маньяк вроде, говорят?
— Типа того. Ну, если уж она пропала хрен знает когда, то уже наверное, давно мертвая, ищи не ищи. Да, Туз?
— Наверное. Кому она нужна вообще, чтоб искать ее? Пропала и пропала. Шлюха. Ладно, давайте, расход. Я тебя наберу если что, как выписывать будут. Ну и ты тоже звони, если новости какие будут.
— Лады, — ответил Шуля. Он изо всех сил старался затолкнуть рвущиеся наружу воспоминания о том дне.
* * *
Прошла неделя, в течении которой Турка тщательно штудировал дневник Лены. Некоторые места он выучил наизусть, как стихи. Чем больше читал, тем паршивей становилось на душе. Бессилие захватывало, пускало корни глубоко в душу, пуская ростки отчаяния, которое разрасталось и захватывало парня все сильнее. Хоть про «С» было написано и мало, но все-таки несколько страниц в общей сложности было посвящено именно ему. Но как же расплывчато… Как будто Конова знала, что дневник найдут и будут изучать.
Немногочисленные, но пронзительными строчками Лена описывала маму, свое отношение к ней. Но ничего про смерть, ничего про жалость к самой себе, хотя в одном месте, по высохшему пятну на страничке, можно было догадаться, что Лена все-таки уронила слезу. И только бог знал, сколько она плакала на самом деле.
Еще не давала покоя таинственная Пеппи. Подруга, да, но Турка интуитивно чувствовал, что девушка эта может сыграть важную роль в поисках. Про нее Лена писала довольно много.
Дни рождения в детстве они праздновали, вот Пеппи подарила ей открытку, изготовленную собственными руками, Лена тоже попыталась сделать такую, но получилась «размазня, а Пеппи здорово рисует, прям талант». Воспитывалась подруга в неполной семье, без отца, но росла «приличной барышней», как и Конова.
Потом Лена испортилась. В таких случаях, обычно, появляются новые друзья, старые общие интересы исчезают, общение постепенно сходит на «нет», однако в случае с Коновой и Пеппи получилось наоборот. Лена писала, что только ей может довериться, «только Чулочку своему». И поэтому, несмотря на разное поведение, девчонки продолжали общаться.
Пеппи, видно, тоже могла довериться только Коновой. Они по-прежнему обменивались подарками на Дни рождения — уже не такими наивными как в детстве. Гуляли, развлекались по выходным, делились впечатлениями о мальчиках. Тогда, прикидывал Турка, наверное, Лена рассказала о том, что встречается с ним? Скорее всего, да, хоть в дневнике это не упоминалось напрямую.
После в отношениях девушек проскользнул холодок, и Турка догадался, что произошло это как раз по банальной причине извечного дамского соперничества. Весна-2006 обрывалась непонятно, потом следовало лето, тоже никаких записей, а уже в сентябре — сплошная депрессуха по поводу начала учебы, апатия, и безнадега.
Октябрь впустил в жизнь Коновой Турку, так что у девушки стало поменьше времени и желания записывать. Все-таки, дневник был больше нацелен на выражение негативных мыслей, эмоций. Да он, собственно, напитался и разбух от «грязи», и даже после недолгого чтения, Турке хотелось вымыть руки с мылом.
Он читал дневник со стыдом. Не только от содержания и откровений про себя, а потому что вроде как чужие сокровенные мысли — Лена бы точно не обрадовалась, узнай она, что он не только читал дневник сам, но еще и другим позволил. Постороннему человеку, да еще и девчонке… Не зря же она так тщательно скрывала, что ведет его, ни слова не говорила. Да он и припомнить не мог, чтоб видел его раньше, да по сути он не особо-то разглядывал Ленкину комнату, нос не совал.
После прочтения какого-либо особо пикантного момента, становилось не только мерзко, но и тоскливо как-то. Что, получается, совсем он не знал Конову?..
Потом накатывали еще более грустные мысли. Пока он сидит здесь — Лена где-то там. Пока он ест, Лена, возможно, голодает. Пока он смотрит в потолок… куда смотрит Лена, что она видит? Что чувствует?
Самый главный страх Турки не подтвердился. После штудирования дневника, он не стал любить Конову меньше. Наоборот, еще сильнее захотел ее вернуть. Лена делилась впечатлениями о первой встрече на стадионе, о том, как впервые привела, и что хотела отдаться ему почти сразу, но решила, что выглядеть это будет «совсем уж по-шлюшески». Она делилась историями, мимолетными шутками, о которых Турка позабыл. Несколько раз он смеялся, но в целом, страницы сочились грустью. Под конец парень даже слезу пустил, в который раз удивляясь, как это у него так быстро получилось превратиться в размазню.
Даже у Андрея Викторовича на первый взгляд наладились дела в школе. Со стороны дисциплины так уж точно. Хотя на уроках по-прежнему иной раз сходили с ума, случалось это все реже, как будто школа засосала преподавателя на манер трясины, приняла, и он теперь медленно разлагался, становясь с ней единым целым.
После матчей они с Вовчиком созванивались, обсуждали их. Как-то раз Вова проговорился, что он дома. И продолжил что-то рассказывать и смеяться, но Турка почему-то зацепился за этот факт.
— А ты… не боишься? — вырвалось у Турки. В трубке повисла тишина. Потом Вова ответил, посерьезнев, без всяких смешков:
— Чего именно?
— Ну… Тузова.
Фраза вырвалась, повисла на линии, и Турка пожалел. Однако, не могли же они все время замалчивать произошедшее.
— Боюсь, его? — хмыкнул Вова. — Это ему надо бояться.
— Что если… он опять сунется? Решит отомстить?
— Я тебя умоляю. Он еще пару лет очко залечивать будет. Смеешься?
— Ну я так… мало ли. Ему не обязательно делать что-то самому. Может сказать дружкам.
Сейчас повисла еще более долгая пауза. И более напряженная. Наконец, Вова фыркнул:
— Зачем мы это обсуждаем? Ничего вернуть нельзя, да и вообще, если отмотать время, я бы… поступил точно так же. Пусть теперь без яиц до конца жизни ходит, будет ему уроком. А волноваться я из-за того не собираюсь!
— Ладно, я понял, не кипятись.
— Нет, ты же начал этот разговор! Мне приятно это слушать, думаешь? Приятно вспоминать? Кусок дерьма получил по заслугам, а я должен переживать из-за него?! Знаешь, если бы у меня был шанс все вернуть обратно, я бы прострелил его тупорылый котелок. И так было бы лучше для всех.
Турка не сразу понял, что Вова завершил разговор. Какое-то время он еще прижимал телефон к щеке, потом посмотрел на экран. Все ясно.
К маме Турка тоже заскочил, наконец. Пока отец беседовал с лечащим врачом в коридоре, парень сидел возле постели матери. Она улыбалась, и несмотря на бледность, истончившуюся кожу и чуть сонный взгляд, выглядела скорее выздоравливающей, нежели больной.
— Ну, как в школе? — спросила она.
