– И даже не начнёшь? – спросила, зная, какой он нетерпеливый.
– Нет, – мотнул ребёнок головой, жадно поедая паззлы взглядом. – Костя вернётся, вместе будем. Он обещал.
И у меня сердце сжалось. А вдруг не придёт? Что мы тогда будем делать? Вот этого я боялась больше всего: когда мы Громову станем не нужны, он уйдёт. И я ладно, а Вовка…
Но как-то ко всему Костя подходил основательно. Детское кресло в машину. Подарки. Словно он решил всерьёз и надолго играть в игру с мнимой невестой для тёти.
И я задавалась вопросом: что потом? Как потом он будет объяснять тётке, что наши «отношения» не удались?
– Много думаешь, – вздохнула из своего кресла Михайловна.
Мы с ней на кухне: она в окно смотрит, а я ужин готовлю. Домашние дела никто не отменял. Видимо, все мои мучения и сомнения на лице написаны.
– Иногда нужно просто жить. Плыть по течению. Позволять другим заботиться. Принимать подарки, – она словно со мной и будто не со мной разговаривает. Ведёт какой-то свой внутренний диалог не спеша.
– Не думать, что будет завтра? Я так не могу. Даже для одной себя не могу. Я знаю, что такое упасть и разбиться, получить пинок под зад, не получать поддержку ни от кого.
Не знаю, почему я говорю об этом. Но Михайловна – тот человек, с которым я могу хоть немного поделиться сомнениями, страхами, болью.
– Иногда можно, Софьюшка. Нельзя терять веру в людей. Ведь не все тебе на пути плохие встречались?
Она права.
Это был порыв, мгновение, когда я смогла приоткрыть заслонки своей души. Если уж запрещать себе жить сердцем, то хотя бы давать ему проявлять мягкость и доброту, благодарность и тепло.
Я бросила ложку на столешницу и подошла к Михайловне. Прижала её яркую голову к себе и поцеловала в макушку.
– Ну, что ты, стрекоза, довела до слёз, – погладила меня по руке Михайловна. – Я ж не о себе говорила, тонкая ты девочка, что спрятала себя за стеклом и боится выходить. – И знаешь? Всё у тебя будет хорошо, верь мне. Я древняя и мудрая, многое вижу и чувствую. Просто позволяй себе хоть немножко выходить из того места, куда ты себя спрятала. Костичек хороший, правильный мальчик. Не для всех, конечно же. Такой в руки не даётся – не домашний котик. Но если уж позволит себя приручить, жизнь за тебя отдаст.
– Не отдаст, – решилась я всё же сказать правду. – Костя тётке голову морочит. Та спит и видит, чтобы у него наконец-то девушка появилась. Вот он и решил её обмануть. Предложил побыть его невестой. Так что это не то, что вы подумали. И не то, что могло показаться.
Михайловна кинула на меня загадочный взгляд. Улыбка у неё, как у Моны Лизы – тонкая.
– Ну так побудь невестой. Что это меняет? Пусть поухаживает. Судя по всему, Костик основательный. Не тяп-ляп отмазку для тётушки делает. Подходит со всей серьёзностью. А дальше будет видно. Хватит уже себя поедом есть.
– Вовка к нему привязывается, – вздыхаю, называя истинную причину своих страданий. – Я взрослая, понимаю. А что поймёт ребёнок? Дядя поигрался и бросил?
– В жизни всякое случается. Есть семьи распадаются. И родные отцы бросают своих детей, уходят к другим женщинам и чужим детям. Порой даже любят их больше, чем своих. Что об этом думать сейчас? Никаких границ Костя не переходит, обещаниями, насколько я поняла, не сыплет направо-налево. А сложится у вас что-то, не сложится – богу одному известно. Принимай реальность. Живи сегодня. А как наступит завтра – тогда и подумаем. А то, что Вова тянется к Костику – это нормально. Мальчикам нужно общаться с мужчинами. Мне кажется, Костя Вову не обидит, даже если что-то между вами пойдёт не так. Просто дружба – тоже хорошо. Идёт что-то в руки – не отталкивай.
Она говорила правильные вещи, я слушала её монотонный голос и успокаивалась. Может, Михайловна права. Он старше, мудрее, а я… изломана одним человеком, что ворвался в мою жизнь непрошено. И теперь это заставляет меня сторониться мужчин, выискивать в них плохое, опасаться, кормить собственные страхи.
– Я попробую, – пообещала я то ли Михайловне, то ли самой себе.
Может, именно это решение позволило мне в понедельник вечером не трястись, когда позвонил Костя.
– Выходи, Софья, я под подъездом. Карета подана.
Я вслушивалась в мягкий тембр его голоса и… радовалась, наверное. Он не забыл. А я позволила себе не быть гордой, хоть очень хотелось улизнуть пораньше, добраться на работу самостоятельно. Денег на такси у меня не было, а просить у Михайловны совесть не позволяла.
И то, что Громов не названивал мне, как Толик, не тревожил по пустякам, тоже сыграло свою роль. Костя меня не домогался, не пытался переломить.
Я готова была ему довериться, потому что второй претендент на моё внимание всё же не оставлял попыток со мной связаться: в телефоне – пропущенные звонки. И в воскресенье, и в понедельник. Больше я не стала отвечать Толику. Не видела смысла его обнадёживать.
Правда, как завести об этом разговор, я не знала. Костя вроде бы и так обещал поговорить. И ябедничать вроде некрасиво.
– Что у тебя случилось? – он, кажется, машину ведёт и на меня не смотрит, но, оказывается, всё видит. А я эмоции прятать не умею – всё на лице написано.
– Толик… – вздыхаю тяжело и вижу, как у Громова опасно сверкают глаза.
– Опять звонил? – уточняет.
– Да. Я не отвечала больше. Мне… неприятно его внимание.
Я вижу, как Костя смягчается. Разительная перемена: черты лица разглаживаются, взгляд теплеет.
– Ничего не бойся, я разберусь. И я помню, о своём обещании. Даже если бы ты ничего не сказала, я б всё равно с ним поговорил. Ты под моей защитой, он не станет делать ничего плохого.
– Я очень на это надеюсь, – бормочу, съезжая по сиденью.
Это не осознанно. Хочется стать меньше и спрятаться – защитная реакция. Такой дылде, как я, тяжело быть незаметной.
– Софья, – накрывает Костя мою руку своей, и я снова вздрагиваю. Нет, не боюсь, но, наверное, мои инстинкты считают иначе.
Я думаю об опасности, о страхе перед большим и сильным Толиком, и невольно всё это переношу на мужчину, что сидит рядом и ещё не сделал мне ничего плохого. Наоборот: я только хорошее от него видела.
– Я разберусь, – повторяет Костя, легко поглаживая мою ладонь. – Он неплохой парень, но порой слишком твердолобый и упрямый. Не хочешь с ним видеться – не будешь.
Но первый, кого мы видим, выходя из машины, – это Толик, что заслоняет широкой спиной центральный вход. Стоит и смотрит на нас исподлобья. Так, что мне хочется трусливо спрятаться в Костиной машине и, съехав по сиденью, скукожиться в три погибели, хотя я понимаю, что это не поможет.
Но шаг назад я всё же сделала. Может, неосознанно пятилась бы ещё, если бы не Костина уверенная рука, что мягко завладела моей ладонью.
