– А почему ты не хочешь ей рассказать? – спросила
я.
– Потому что чаша – не наша реликвия. Она принадлежала
Благому Двору. Несколько веков назад чуть война не началась, когда Таранис
решил, что мы ее украли. Что он предпримет, если узнает, что она теперь у нас?
– Но королева ему об этом не скажет, конечно, –
сказал Гален.
Дойл наградил его таким презрительно-саркастическим
взглядом, что Гален подался назад.
– Ты и вправду думаешь, будто среди нас нет шпионов? У
нас шпионов при Благом Дворе хватает; нельзя не предполагать, что и Таранис
имеет шпионов при нашем дворе. Вот это, – Дойл указал на мягко светящуюся
чашу, так спокойно стоящую на столе, – в секрете не утаишь. Стоит вестям о
чаше просочиться за пределы этой комнаты, и их не удержишь. Нам надо продумать,
что мы станем делать, когда это случится.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Холод.
– Таранис потребует вернуть кубок ему. А мы что?
Отдадим? А если нет – пойдем ли мы на войну с благими?
– Его нельзя отдавать Таранису, – решительно
сказал Никка.
Все головы удивленно повернулись к нему. Твердость в
решениях вообще для Никки не характерна, и уж совсем странно было, что он
отважился высказаться по такому судьбоносному вопросу.
– Даже если нам будет грозить война? – уточнил
Дойл.
Никка подошел к столу.
– Не знаю, но одно знаю точно: Таранис нарушил один из
самых важных наших запретов. Он не меньше века скрывал от всех свое бесплодие,
он даже отправил Мэви в ссылку за то, что она не согласилась выйти замуж за
бесплодного короля. Он осознанно обрек свой двор на вымирание – на уменьшение
силы, плодовитости, самой сущности своих подданных. А когда он испугался, что
Мэви откроет или уже открыла нам его секрет, он выпустил на нас Безымянное.
Выпустил на свободу самое страшное, что у нас было, хотя не мог подчинить его
своей власти. Из-за него погибли невинные люди, а Таранису до них и дела нет.
Нам удалось спасти Мэви и поразить Безымянное, но не окажись нас на месте, она
погибла бы, а Безымянное могло опустошить пол-Калифорнии. И когда люди узнали
бы, что всему виной магия сидхе, последствия для нас могли быть ужасными. Кто
знает, как поступило бы людское правительство? А ведь Америка – единственная
страна, согласившаяся принять сидхе как свободный народ вместе с нашими
обычаями, нашей магией, со всем, что мы есть.
Во время этого монолога от Никки начало разливаться мягкое
сияние, словно в его речи была магическая сила.
– Никто не спорит, что Таранис поступил эгоистично и не
по-королевски, – сказал Дойл, – но он – король. Мы не сможем ни
обвинить его в преступлениях, ни добиться его наказания.
– Почему не сможем? – спросил Китто, все так же
сидя с ногами в кресле, с кружкой шоколада в руках.
– Он – король, – со значением повторил Дойл.
– Если царь гоблинов нарушает закон, его можно обвинить
в этом перед всем двором. У нас так и делают.
– Сидхе не так прямолинейны, – ответил Дойл.
– Именно потому вы и одерживали верх над нами на
протяжении веков – потому что вы самые коварные из фейри.
Я взглянула на Риса, и, наверное, что-то у меня на лице
отразилось, потому что он сказал:
– Я не намерен ему возражать. Сидхе коварней, чем
гоблины. Видит Богиня, сидхе коварней, чем кто бы то ни было из фейри.
– Как мило, когда сидхе признают правду, – хмыкнул
Шалфей.
Я посмотрела на него. Человечек на полке шкафа рядом с
огромной кружкой горячего шоколада выглядел совершенно безобидным. Впечатление
детской невинности еще усиливалось из-за шоколадных "усов" у рта.
Эльфы-крошки всегда спекулировали на своей миловидности. Но я видела, как их
стая вырывала куски плоти из тела беззащитного, скованного цепями Галена. Они
выполняли приказ принца Кела, но выполняли его с наслаждением.
Шалфей то ли свалился, то ли оттолкнулся от полки и взмыл в
воздух.
– Все разговоры ваши впустую, дорогие мои сидхе, потому
что мой долг – обо всем доложить королеве Нисевин. Может, вам и позволительно
устраивать заговоры против вашей королевы, раз уж Мерри может стать ее
преемницей, но Нисевин держит власть твердой рукой, и я рисковать ее
неудовольствием не могу.
Он подлетел к столу и приземлился на него пушинкой, хотя на
самом деле весил он гораздо больше, чем казалось на вид. По логике, он должен
бы, наоборот, весить меньше – но если Шалфей приземлялся вам на руку,
"лишний" вес очень чувствовался.
Эльф шагнул к чаше, но Дойл преградил ему путь рукой.
– Тебе и оттуда хорошо видно.
Шалфей уперся ладошками в стройные бедра и нагло глянул на
заметно превосходящего размерами противника.
– Чего ты страшишься, Мрак? Что я ее украду и оттащу к
своей королеве?
– Чаша – дар сидхе, и у сидхе она останется, –
отрезал Дойл.
Шалфей прянул в воздух, закружился у светильников, как
огромная моль, хотя крылья у него были от дневной бабочки, не от ночной.
– И все же мой долг – поведать все королеве Нисевин.
Ваше право размышлять, говорить ли о чаше вашей королеве, но поскольку я своей
сказать обязан, вам вряд ли стоит мешкать.
– Завтра вечером мы должны явиться ко двору, –
припомнила я. – Ты можешь подождать с докладом до этого времени?
– Зачем мне ждать? – спросил он и спустился прямо
к моему лицу, так что ветер от его крыльев играл с моими волосами.
– Потому что чем меньше будет тех, кто знает о чаше,
тем менее это опасно для всех, включая твой народ.
Он погрозил мне пальчиком:
– Ц-ц-ц, принцесса, доводы разума на меня не
подействуют. Я весь день держался поодаль, хоть твоя магия влекла меня, будто
любовная песня сирен. – Он приземлился на стол передо мной. – Я не
шел на зов потому только, что видел уже всю восхитительную любовь сидхе, какую хотел
бы видеть со стороны, а не в твоей постели. Я не больно-то увлекаюсь
наблюдением.
– Я обязалась раз в неделю делиться с тобой кровью,
Шалфей. Это цена союза с твоим народом. И я свои обязательства выполняю.
Он протопал ко мне крошечными желтыми – в тон основному
цвету крыльев – босыми ножками.
– Кровь, принцесса, – это прекрасно, но хороший
перепих она не заменит. – Он облокотился на мою руку, как на забор, и
уставился на меня черными глазенками. – Пусти меня нынче в свою постель, и
я никому словечком не обмолвлюсь до прибытия ко двору.
Я отдернула руку; он едва не упал и взвился в воздух,
сердито трепеща крыльями.
– Ты все еще пытаешься пролезть на трон, Шалфей? Я
думала, мы с этим уже разобрались!
Он завис прямо у меня перед глазами, будто разозленный
колибри, я слышала гудение его крыльев. Крылья настоящих бабочек так не жужжат.
