– Строить.
– Что?
– Все.
– Вы такой… милый, – девица неискренне хихикнула и подхватила выскользнувшую книгу. – А вы читали «Одуванчики на ветру»?
– Нет.
– Ах, это такое тонкое произведение… оно заслуженно собрало все награды…
– Далеко еще?
– Что? – она моргнула.
– До таверны далеко?
Глеб крепко подозревал, что повели его кружным путем, а потому испытывал немалое искушение скинуть щиты. И пусть обычные люди не способны были видеть тонкое тело, но рядом с отмеченными темной силой они начинали чувствовать себя крайне неуютно.
– О нет, мы почти пришли… к слову, настоятельно рекомендую. У дядюшки просто-таки отличная кухарка, потому он на ней и женился. Сегодня у них уха из белорыбицы и еще карп, запеченный в сметане с травами. Конечно, блюдо не столичное, но, поверьте, готовят его великолепно. И грушевый пирог…
В животе заурчало.
Грушевый пирог придется в тему. А Земляной погодит со своими кладбищами. Его очередь следить за зоопарком, Глеб же в благодарность, так и быть, захватит с собой и пирог, и этого самого карпа.
Готовили здесь и вправду неплохо.
И даже девица – ее звали Адель – не слишком раздражала. Она устроилась по другую сторону стола, подперев ладонью подбородок, и изо всех сил старалась понравиться. Она щебетала. Трогала пальчиками щечки, будто желая взбить их, словно перину. Но щечки и без того были пухлы.
Она то наклонялась, заговаривая громким шепотом, то вдруг начинала смеяться, то замолкала, притворяясь заинтересованной.
Это утомляло.
Но карп в сметане и вправду удался, а хмурая женщина, появившаяся с кухни, взмахом руки заставила Адель замолкнуть.
– Кухарка, стало быть? – у женщины было круглое лицо, распаренное, раскрасневшееся. От нее несло кухней, в том ее многообразии запахов, которое одновременно пробуждает и аппетит, и отвращение. – В старый дом?
– Именно.
– И сколько?
– Двое взрослых, восемь детей… не маленьких, – на всякий случай уточнил Глеб, потому что женщина нахмурилась. – Вот таких примерно. Неприхотливые, но прожорливые.
В этом он успел убедиться, обнаружив, что от трех ящиков консервированной фасоли осталось две жалких банки. И главное, никто не признается, что взял.
– Наставники, стало быть, – лицо женщины разгладилось. – Маги?
– Да. А…
– Пакостить станут. Дети всегда пакостят. А уж когда маги…
С этим нельзя было не согласиться. И главное, что пакостей стоило ждать весьма специфического толку.
Девица, явно прислушивавшаяся к беседе, вдруг зарделась.
– А платить сколько станете?
– Пять рублей в неделю.
Гладкие руки скомкали передник, а женщина поинтересовалась:
– С чего такая щедрость?
Глеб же молча повернул кольцо. Почему-то показалось, что эта женщина поймет.
– Вот как, стало быть… – произнесла она задумчиво, потирая одну красную ладонь о другую. Ее руки, слегка опухшие, с покрасневшей распаренной кожей больше походили на клешни. – Надолго в наши края?
И сама же себе ответила:
– Надолго… мой-то говорил, что старое училище продали. Вам, значится?
– Нам. Не продали. Передали.
– Школу будете делать?
– Будем.
– У темных нету.
– Знаю.
Она не боялась. И это, пожалуй, было хорошо.
– Что ж… тут подумать надобно… хотела к вам Адельку поставить…
Вот уж не было печали. Глеб смутно подозревал, что в его доме милую Адель меньше всего будет интересовать кухня.
– Но уж больно она вас глазами облизывает. Ишь, бесстыжая…
Бесстыжая сделала вид, что слышать не слышит и вовсе интересует ее чучело совы, пристроенное на подоконнике.
– А все романчики эти преглупые, о любви… нет, пусть уж мой сам с нею разбирается, я к вам пойду. Только семь платить станете.
– Хорошо.
Цену Глеб мог бы поднять и до десяти, впрочем, обычно кухарки обходились куда дешевле. Правда, и надолго не задерживались.
– На продукты отдельно. Рыбу будем у местных брать, так оно дешевле, чем на рынке. Прочее… поглядим сперва, что вам надобно.
– Просто. Сытно. Много.
– Это-то да… завтра с утреца, стало быть… с молочником договорились?
Глеб покачал головой.
– Ага… молока вам надобно, еще сливки взять, масло, творог… сырнички любите?
– Я все люблю.
– Оно и видно, тощий больно… и холостой. Это вы зазря. Холостой мужик для здешних дамочек что майский жук для жереха.
Адель в своем углу вздохнула и наградила Глеба многообещающим взглядом. Он тронул кольцо.
– Не надейтесь даже… Женщину, которая твердо решила выйти замуж, некромантией не остановить.
Мальчишка прятался в ветвях.
Сперва Анна ощутила взгляд, а следом – скрытое неудовольствие молоденького дуба, который хоть и вымахал едва ли не вровень с крышей, но все же не настолько закостенел, чтобы без ущерба для себя держать всяких тут.
– Привет, – сказала Анна, разглядывая гостя.
Не Миклош.
И даже не человек. Не совсем человек. У людей не бывает таких узких, широко расставленных глаз совершенно неестественного ярко-зеленого цвета. Острые скулы. Длинный узкий нос с вывернутыми ноздрями. Тонкая линия губ и слегка выглядывающие из-под верхней клыки.
Поняв, что замечен, мальчишка зашипел.
А рубашка на нем серая, как и на Миклоше.
– Не бойся.
– Не боюс-сь, – он отцепил руку от ветки, и Анна заметила темные когти. – Есть? П-печень.
Последнее слово он произнес с явным трудом, вытягивая каждый звук.
– Печенье?
– Да.
Мальчишка по-прежнему разглядывал ее, а она – его, отметив, что и рубашка измята, а на боку вовсе продрана, а вот штаны он где-то потерял и теперь обнимал ветку дуба тонкими голыми ногами.
– Есть. Спустишься?
– Дай.
– Я принесу, – она оперлась на трость. В последние дни боль, если и напоминала о себе, то редко. – Но тебе там будет неудобно.
Печенье она испекла еще тем вечером, сама не зная для кого, но… пригодилось. И пусть банка была другой, расписанной цветами циннии, но Анна улыбнулась.
Почему бы и нет? Этим гостям она была не то чтобы рада. Скорее… от них не стоило ждать удара.
