— Выложила что-то серьезное? — спросил он строго, явно пытаясь просчитать последствия. В этом весь Арджун Бхатия: он вечно все просчитывает на десять ходов вперед и пытается управлять окружающими и всем миром заодно.
Тягаться с ним из наших ровесников брался только один человек, но с ним Солнышко благоразумно не просто имел хорошие отношения, но вовсе держал конкурента на роль серого кардинала в статусе лучшего друга.
— Нет, он расспрашивал больше о том, чьи мы с тобой дети… О родственниках и друзьях, словом. Но выкладывать нечто настолько интимное совершенно не в моем духе, особенно человеку постороннему и незнакомому!
Солнышко ободряюще улыбнулся на мгновение ослепив меня светом черных глаз, как умел только он один.
— Успокойся и просто не попадайся ему на глаза без меня. Катастрофы не случилось, Бель.
Хотелось верить.
— А что нищенка… Темная аристократия, милая, вот и все. Для них я имею какой-то вес вне моих профессиональных обязанностей, вероятно, сугубо из-за крови матери. А ты… Ну, что поделать, светлые в здешнем высшем свете котируются еще ниже, чем я ожидал.
Вот оно, деление на темных и светлых. Интересно, а местная «знать» не забыла еще о том забавном факте, что изначально их выводили искусственно, даже не как рабов — как скот, черные маги для собственных прихотей? Так и хотелось бросить эту злую правду кому-то в самодовольное лицо… Но служба и воспитание обязывали нежно улыбаться и быть самой любезностью во плоти.
Арджуну еще предстояло продавить в Галатии торговое соглашение, а мне… мне по мере скромных сил следовало помочь нашему Солнышку осуществить его поистине эпический подвиг. Галатия была известна тем, что добиться от нее хоть чего-то было невозможно. Почти невозможно. Эта страна играла сугубо на своей стороне, что вообще-то противоречило всем принципам политики…
Однако в Галатии плевать хотели на любые условности.
— Бель, ты все документы подготовила? — крикнул мне из своего кабинета Солнышко.
Я как раз заканчивала оформлять последние слайды презентации, после которой галатийские ослы просто обязаны решить, что без понижения таможенных пошлин на ввоз продукции из милого и такого дружелюбного Вессекса просто спать по ночам не могут.
Тезисно мы с Арджуном создавали это чудо дипломатической мысли три дня с очень короткими перерывами на сон. Буквально не разгибались с самого приема. Для Солнышка победить было делом чести, для меня — принципа. И за честь, и за принцип стоит биться до последнего, даже если шансы выиграть предельно малы.
— Пара минут, и все для тебя! — крикнула я в ответ, пытаясь вообразить, какие фантазии посетят голову нашей общей на двоих секретарши Клэр. Эта особа была патологической сплетницей, которая всегда и у всех видела признаки тайного романа. Судя по тем обрывкам разговоров, что мне удалось узнать, от нее уже успели избавиться везде и всюду в посольстве, а теперь передали как эстафетную палочку Арджуну, поскольку он новичок. Солнышко отличался долготерпением исключительно тогда, когда видел личную выгоду, и мне уже было любопытно, куда попытаются сослать эту болтливую девицу, когда и мой друг от нее откажется.
Сама Клэр искренне рассчитывала заручиться благосклонностью молодого и очевидно темпераментного начальника на первой попавшейся горизонтальной поверхности, тем самым оградив себя от всех возможных проблем. Единственную угрозу своей спокойной жизни секретарша видела во мне. Одна беда, наш дорогой Большой брат категорически не приемлел служебных романов.
Через оговоренные две минуты я закончила подготовку презентации и сбросила файл на рабочую почту Арджуна.
— Пришло! — крикнул друг, наверняка тут же начав просматривать готовые документы.
Солнышко не страдал от отсутствия недостатков, но работал с полной отдачей, как говорят в народе «как вол».
— Отлично сработано. Сохрани этот фон. Пригодится. Покажем начальству, надеюсь, одобрит, — опять-таки крикнул Арджун. Мы вообще друг с другом пиетет не разводили, а в случае недоумения окружающих ссылались на чрезвычайно долгое знакомство. Длиной в одну мою жизнь.
Посол Эренхард Арджуну внимал благосклонно и улыбался вполне умильно, но в искренность его мины я не то чтобы не верила… Для него в первую очередь имело огромное значение, кому Солнышко приходится сыном, кузеном: пожалуй, именно положение в обществе и родственные связи Виктор Эренхард видел в молодом дипломате Бхатии прежде всего, а вовсе не змеиную хитрость Солнышка и прочие его таланты. То же самое было и в моем случае: высокие должности отца и матери осеняли меня как два крыла и заставляли глядеть с благоговением.
Арджун был достаточно умен, чтобы понимать суть чужих мотивов, и достаточно прозорлив и сдержан, чтобы не показывать тихое бешенство никому, кроме одной меня. Сын знаменитого ученого и ректора престижнейшего магического университета страны желал добиваться своих целей своими же силами. Мужчины… Я не была настолько щепетильна и с легкостью использовала авторитет не только собственных родителей, но и родителей друзей. Если вхож в дома лорда Фелтона и лорда Лестера на положении человека, близкого к семье, на тебя в свете смотрят еще более благосклонно. Филипп Маруа, чтоб ему провалиться, был прав в том, что моя знатность не шла ни в какое сравнение с великолепием старых темных родов. Еще одна причина категорически близко дружить с Фелтонами и Лестерами.
— Мне Эренхарда придушить хотелось, — проворчал Солнышко, когда мы с ним вдвоем под неодобрительным и едва не гневным взглядом секретарши вошли в кабинет Бхатии. Подозреваю, щелчок закрываемого замка нанес бедняжке Клэр удар милосердия. — Ни одного замечания по делу! Только кивал как собачка на приборной доске!
Я пожала плечами и сбросила с плеч пиджак, который оказался чересчур теплым для такого солнечного дня. К сожалению, блузку я непредусмотрительно выбрала слишком уж прозрачную, напрочь забыв с утра о наших планах показать презентацию начальству. Арджун же, паршивец, с которым мы жили вместе, не счел нужным хоть как-то отметить мой исключительно неподходящий внешний вид за завтраком.
— Ты любишь страдать из-за ерунды, — фыркнула я, не особо вникая в душевные метания друга. Порой он такая королева драмы… — Эренхард может дуть щеки, но открыть рот, когда дело доходит до критики сына Бхатии и племянника Фелтона, он не рискнет. Пользуйся и не хмурься, а то морщины заложатся раньше времени.
Выражение во взгляде Арджуна описать можно было грубой, но емкой фразой «ну и дура же ты». Неприятно, но пока Бхатия не выдал подобного вслух, я не особо возмущалась, особенно в свете того, что сама считала Большого брата тем еще дураком. И тоже тактично молчала. На этом и зиждилась наша многолетняя дружба с Солнышком, который пусть и был мужчиной достаточно обходительным, однако в больших дозах быстро становился категорически невыносим.
Отец ратовал за то, чтобы я сошлась с Арджуном максимально близко и стала в итоге миссис Бхатия. Папу можно было, конечно, понять: Солнышко однажды станет премьер-министром, то, что в детстве воспринималось просто веселой шуткой, по итогу оказалось наиболее вероятным будущим. Но даже блестящие перспективы Большого брата не стали для меня достаточным основанием, чтобы хотя бы помыслить о том, как прибрать к рукам этого паршивца.
