Темным хорошо… Приняли решение однажды, что вот он, тот самый единственный человек, запечатлились друг на друге — и вот вам идеальная любовь до гробовой доски, и места для измен уже нет, даже мыслей об измене — и то не возникает.
Но я-то простая светлая! Я… Я могу передумать, разлюбить, не выдержать чужой любви без сомнений и колебаний! Да и Маруа?! Нет, правда?! За что мне такое счастье в личное пользование?!
— Люди склонны менять свои решения, — пожал плечами как ни в чем не бывало Филипп с прежней безмятежностью, хотя наверняка каждая моя эмоция откликалась в нем как эхо в глубоком колодце.
Хоть смейся, хоть плачь… Ну, не просила я о таком подарке, но отказаться ведь не выйдет. Я не законченная стерва, чтобы бросить того, кто уже не сможет быть ни с кем другим…
— Он на тебе запечатлен? — недоверчиво переспросил Адриан, которому пришлось спешно менять картину мироздания после такой новости.
— Да, — обреченно признала я очевидное и с ноткой злорадства отметила как безнадежно вздохнула Индира, поняв, что Маруа ей не светит ни при каком раскладе.
Этот жест, безусловно эффектный, красивый даже… Но я спокойно сжилась с мыслью, что страстная интрижка с Филиппом Маруа нашла свое завершение и не принесла никаких последствий. Вот только оказалось, что последствия наступили, нагнали меня и ударили по голове, оставив звон в ушах и неприятный привкус во рту.
— Но почему? — обалдело переспросил уже самого Филиппа мой дорогой братец, Он уже имел представление о нраве и обыкновениях этого во всех смыслах монарха и вообще не понимал, с чего Маруа так поступил.
— Разве не очевидно? Я люблю вашу сестру, Адриан, — отозвался с легким недоумением ответил темный, чуть подавшись вперед, чтобы коснуться губами моих подрагивающих пальцев.
— Вообще не причина, — выпалил с абсолютной уверенностью дорогой брат.
И вот тут я была категорически согласна с братом, потому что Филипп искренне любил очень многих женщин и его вполне устраивал такой стиль жизни. Он даже о самой возможности запечатления отзывался с откровенным пренебрежением, так с чего вдруг такие перемены?
Маруа покосился как-то озадаченно на меня, на Адриана, на Арджуна и выдал:
— Учитывая упреки в адрес меня и моего народа в распутстве, ожидал, признаться, несколько… иного отношения к привязанностям в Вессексе, — задумчиво и насмешливо изрек Филипп, не спеша выпускать мою руку из своей. Впрочем, это прикосновение мне было приятно, а вот то, что первый развратник, пусть и в отставке, потешается над нравами Вессекса — не особо.
— Мужчины не любят отказывать себе в выборе, пусть даже только от его возможности, — попыталась я прикрыть собой брата. — Да и вообще, Филипп, я вижу, вы мне лжете. И хочу услышать правду.
С видимым безразличием Маруа пожал плечами, скрыв взгляд за пологом длинных черных ресниц.
Господи, я просила за его жизнь, все верно, но я не просила наше личное «долго и счастливо»!
Маруа появился в городском особняке моих родителей через неделю после событий в Лестер-лодж. Он нанес визит без предупреждения, видимо, предполагая, что в этом случае мне может прийти в голову избежать тяжелого и неприятного разговора, который между нами был также неизбежен, как приход осени после жаркого лета.
Филипп на этот раз предпочел одеться максимально просто и демократично, явно рассчитывая на публику с более традиционными взглядами на облик мужчины. Классический костюм темно серого цвета оттенял глаза самым выгодным образом, что было вполне в духе месье Маруа. Длинные волосы некоронованный король Галатии собрал в хвост, став почти похожим на нормального человека, если бы не та же пластика, та же постановка головы, то же выражение синих глаз.
О появлении гостя мы узнали за ужином, и пригласить его пришлось хотя бы потому, что Адриан разболтал про запечатление Маруа на моей персоне.
— Явился все-таки, — недовольно прошипел Адриан, которому Филипп не понравился еще до встречи и это впечатление только усугубило личное знакомство.
— Он запечатлен, — произнесла мама с какими-то особенными, ностальгическими нотками в голосе и тихо вздохнула. — Он просто не мог не прийти.
Очередной раз прошлись по любимой моей мозоли, отчего кусок встал поперек горла.
Маруа появился в столовой как воплощение старомодной куртуазности и современной привлекательности. Неодобрительные взгляды моих отца и брата темного мага не трогали даже в малой мере, он приехал увидеться со мной — прочее его не волновало вовсе. При Филиппе ужин заканчивали в тяжелом гробовом молчании, которое тяготило всех до единого, даже, кажется, самого змея. Он и вовсе ждал только того момента, когда, наконец, сможет поговорить со мною наедине.
Как же я хотела избежать этой встречи, разговора, да и вообще всего! Чего ради Маруа затеял все эту нелепость?
Я попросила подать нам чай в библиотеку, куда мы с галатийцем удалились вдвоем под взглядами моей семьи.
— Скажите мне, мой нежный друг, хватило ли вам недели, чтобы осмыслить случившиеся в нашей с вами жизни перемены и осознать, чего именно вы желаете? — спросил Маруа, едва только стукнула, закрывшись дверь библиотеки.
По собственному обыкновению он стоял неприлично близко ко мне, заставляя сердце ускорить стук.
— Словно бы вы оставили мне хоть какое-то подобие выбора, — процедила я, не собираясь быть милой.
В воздухе на несколько мгновений повисло растерянное молчание.
— Почему вы считаете, будто я принял решение за вас, моя дорогая красавица? — озадаченно спросил Филипп, встав таким образом, чтобы иметь возможность заглянуть в глаза. По его лицу можно было предположить, будто и в самом деле не понимает.
— Вы запечатлились на меня, даже не спросив, нужно ли мне это! Как я теперь могу… могу сказать, что не желаю быть с вами?! — вспылила я, чувствуя как вырывается наружу все напряжение последних дней, превращаясь в едкую как кислота боль.
Маруа склонил голову на бок, внимательней вглядываясь в меня.
— Мой дорогой друг, вы слишком добры, принимая на себя ответственность за мое решение. Привязав себя к вам навеки, я поступил так, как велело мне собственное сердце, и не рассчитывал на вечную преданность с вашей стороны в ответ. Я пришел со своей любовью, а не рабством и ясно осознавал, что могу получить отказ, — спокойно отвечал Филипп на мою вспышку с неизбежной ироничной улыбкой. — Альтруизм в ущерб себе — опасная химера, Аннабель, не идите у него на поводу, прошу вас. Жертвы, что мы приносим, не порождают ничего, кроме затаенных обид.
Все слова, которые закипали в груди, внезапно куда-то пропали.
— Но разве вы не рассчитывали, будто… Я думала, вы станете требовать… — почти прошептала я.
В ответ Филипп усмехнулся и, взяв мою руку, поднял ее, чтобы коснуться поцелуем пальцев в давно ставшем привычным для меня жесте.
