Анна закрывает глаза, пытаясь настроиться и поймать правильную волну. Все получится. Она обретет то, чего так жаждет. Красота принесет ей счастье. Нужно всего лишь произнести нужные слова. Трепетные пальцы сжимают лист с нужным текстом. Затаив дыхание, Анна читает заговор – медленно, вдумчиво, смакуя каждое слово. На мгновение мерещится, что умершая стоит где-то рядом и делится с ней своей энергией. Какое волнующее, ни с чем не сравнимое ощущение!
– Твою красоту забираю себе… – шепчет она, сосредоточенно сдвигая брови. Острие ножа вонзается в палец, и капля крови падает на фотографию. Обратного пути нет. Анна не жалеет, а, наоборот, чувствует удовлетворение.
Потихоньку угасают свечи, темнота становится гуще. Ощущение чужого присутствия уходит. Хочется рассмеяться от собственной мнительности, но Анна сдерживается, боясь нарушить обряд. Наконец прячет все ритуальные принадлежности, искренне веря, что все получится и расплачиваться за это ей не придется.
Через сорок дней, когда обряд начал действовать, во сне умерла ее мать. А на следующую ночь – отец. Так злые силы взяли плату за данную ей красоту, которую Анна возненавидела.
***
Чувство горя вернулось, камнем сдавило грудь. Захотелось разбить все зеркала, чтобы не видеть собственное отражение, – вечное напоминание о роковой ошибке. Но Анна лишь подняла взгляд и посмотрела на себя, строго и холодно.
– Что ж, ты получила то, что хотела. Умершая отдала тебе красоту, а с ней и судьбу. Ведь она тоже потеряла всех своих близких.
Зеркальные отражения повторяли горькие слова, будто она сидела в окружении судей, которые бесстрастно выносили приговор.
– Ты собственноручно наказала себя. Открыла дверь в мир духов, а еще удивляешься, что чувствуешь призрак. – Отражения усмехнулись. – Амулет только усиливает связь, но проводник – ты сама. И так будет до конца жизни. Интересно, сколько еще осталось? Год? Неделя? День? Минута?
Она раскатисто рассмеялась, чувствуя, что снова подступает истерика. В этот момент за дверью послышались шаги, заставив замолчать. Анна сразу определила, кто идет. Так ходить умеет только он – уверенно, твердо, властно. Ее личный палач.
Дверь открылась, и Роман замер на пороге. Кто на этот раз: настоящий Роман или «чудовище, живущее внутри него»? Темнота слишком густая, чтобы разглядеть выражение лица. До нее донеслось тяжелое дыхание, а зрение уловило резкое движение: муж расстегнул тугой воротник и смахнул испарину со лба.
– Я пришел, чтобы закончить историю.
Он подошел ближе, и внутри все перевернулось от страха. Анна забилась в угол, поджав ноги. Тело действовало само, совершенно не подчиняясь разуму.
«Сейчас он во всем признается и убьет меня», – мелькнула мысль. Смерть стала бы спасением, наградой за муки. Но Роман молчал. Тишина пугала и усиливала чувство беззащитности. Только сейчас Анна заметила в его руках массивный канделябр. Огонь свечей искрился, отбрасывая блики, на стенах плясали тени – то разрастаясь, то снова делаясь меньше. Анна исподлобья взглянула на мужа: черная одежда подчеркивала бледность лица; на очерченных щетиной губах застыла ухмылка, а может, это была лишь игра теней; пронзительные глаза смотрели в самую душу, словно видели все, что там творилось…
– Я не умею отпускать грехи… – пробормотала она, стараясь не показывать страха, который подпитывал его душу.
– Я этого и не жду, – отозвался мужчина. Без раздражения, даже с оттенком грусти. Нервно потер подбородок. Такие красивые, изящные пальцы должны были принадлежать музыканту или художнику, возможно, скульптору, но никак не чудовищу. Но они научились причинять боль, и пугали сильнее всякого оружия.
– Выслушай меня… – тихо сказал Роман. Его взгляд затуманился, словно мысленно он уже перенесся на чердак, к Маргарите. Когда он начал свой рассказ, голос его прерывался от волнения, а в глазах угадывалась боль. Похоже, его сердце болело от воспоминаний, и он хотел облегчить ее исповедью…
Исповедью убийцы.
Глава 17
Исповедь
К черту работу! Нужно вернуться. Странное выражение, мелькнувшее на лице Маргариты, не шло из головы, беспокоило и Роман решил, что не стоит сегодня оставлять ее одну. Она была не в себе, когда он уходил. В синем океане глаз плескалась боль, щеки обжигал лихорадочный румянец.
– Я буду несчастна! Лучше умереть от твоей руки, чем остаться в одиночестве! – Отчаянные слова безжалостно раздирали мозг. Роман, бросив машину во дворе, кинулся к дому. Окна горели в лучах закатного солнца, неприступные стены стали еще ярче. Вороны, кружившие над головой, каркали не переставая, будто пророчили беду.
«Хотелось бы мне однажды так же, как они, улететь…» – вспомнились слова сестры.
Нет! Рано ей улетать! Если нужно, саму смерть догонит, схватит за костлявые руки и вырвет Маргариту из ледяных объятий. Не отпустит ее. Никогда. Свою жизнь отдаст, только бы она жила! Жила и дышала этим проклятым воздухом, который пропитан ею. Думал, сильнее любить невозможно. Но сейчас, вспоминая ее дрожащие пальцы в своей руке и взгляд, затуманенный дымкой слез и боли, чувствовал, что любит еще крепче, еще безумней. Не сможет оставить ее. Не сможет разрубить нить, которой они связаны.
Гостиная окутала пустотой и обреченностью. На полу блестела заколка Маргариты. Скорее всего, она выбежала за ним и следила из окна, как выезжает автомобиль за ворота. Наверняка плакала и не находила себе места. С момента их расставания до его возвращения прошло не больше получаса, вряд ли за это время могло случиться что-то серьезное. Роман двинулся в спальню, на ходу опрокидывая стулья, сметая все на своем пути, а в голове непрестанно крутилась мысль: «Зачем оставил ее в одиночестве?» Наконец рванул дверь и влетел в комнату. Застыл на пороге, осматриваясь. Маргариты нигде не было. Только вырванные страницы ее дневника в беспорядке валялись на столе и на полу. Эти жалкие клочки напоминали ее жизнь – такую же неправильную и испорченную. Предчувствие беды сдавило грудную клетку, дышать стало нечем, в ушах зашумело. Бросился наверх, ощущая, как бешено стучит кровь в висках. Везде мерещилась Маргарита. Казалось, стоит сейчас перед ним и слегка улыбается, а темные кудри ласкают нежные плечи. Смотрел по сторонам, и всюду видел ее – нарядную, цветущую, ослепительно красивую, с темно-вишневой помадой на губах. Она будто срослась с этим домом, стала с ним единым целым: отгородилась от мира его стенами, спрятала боль в глубине души, подобно бордовому фундаменту, что скрывал горечь прошлого.
Увидев, что лестница, ведущая на чердак, опущена, Роман остановился. Показалось, что под ногами качнулся пол, а потолок завертелся каруселью. В памяти пронеслись последние минуты жизни матери: она встретила свою смерть именно в этом месте. На чердаке. А он – тогда еще совсем ребенок, беспомощный и растерянный, – ничего не смог сделать. Неужели и Маргарита?… Зарычал, не додумав страшную мысль. Никто не тронет ее! Призраки нематериальны, они не смогут навредить ей. А сойти с ума он ей не позволит. Его любовь защитит Марго!
