Но то, что ей действительно запомнилось на всю оставшуюся жизнь, так это те слова, которые произнес Язаки при их первой встрече, то есть при просмотре претенденток на роль в музыкальной комедии. Ее опыт в таких просмотрах был тогда еще слишком мал, и она очень боялась, что Язаки признает ее негодной. Она не осмеливалась даже взглянуть на него. Кроме Язаки там сидело еще несколько человек, и Рейко, отвечая на вопросы, смотрела только на них. Язаки молчал, не переставая курил и время от времени посматривал в окно. Он показался ей совершенно незаинтересованным. Просмотр проходил в номерах отеля «Акасака», а его организацией занималась как раз та самая девушка — Кейко. Она курила какие-то заграничные, очень душистые сигареты. Этот запах она вспоминала и в Париже, мучаясь от безысходной ревности… Тот номер в «Акасака» был неправдоподобно большим, и ей казалось, что ее вовсе не существует. Собравшиеся гудели басом: «Эту можно взять, но при условии, если она займется своими зубами», или: «Она красива, прямо как на фотографии», или же: «Имя ее агента мне ни о чем не говорит». Потом какой-то мужчина в очках произнес: «Хорошо, следующая…», и она встала со стула. И тут Язаки спросил: «Что это там такое черное, на руке? Это вы написали?» От неожиданности она чуть не подпрыгнула. Нет, не от звука его голоса, а оттого, что он каким-то образом заметил, что у нее что-то там написано на руке. На ней было платье с длинными рукавами, и она полагала, что заметить что-то написанное на руке просто невозможно.
— Да, — ответила она.
Ей стало ясно, что этот человек с самого начала следил за нею, причем куда более внимательно, чем все остальные.
— И что вы там написали?
Голос Язаки отдавался эхом, благо что все перегородки были стеклянные.
— Я написала: «последний».
Ей было очень стыдно, она почувствовала, что краснеет. И она еще никогда не смотрела Язаки прямо в глаза.
— Последний — что или кто? — Язаки явно устал.
— Последний раз. Последняя попытка. Если я не пройду сегодня, я вообще оставлю затею стать актрисой или танцовщицей. Я пришла сюда в последний раз… это как последний день жизни…
Язаки одобрительно кивнул и, когда актриса уже выходила из комнаты, добавил:
— Но сегодня он мог оказаться и первым.
* * *
Нужный нам дом находился неподалеку. Как водится, улицы в старой части Гаваны переполнены, и мне пришлось вести «мерседес» на самой малой скорости, непрерывно подавая сигналы. Пешеходы и велосипедисты, праздношатающиеся, толпа у открытого капота машины, стоящей прямо посреди дороги, — те, кто решил делать ремонт на месте, и те, кто подошел из простого любопытства, тележки торговцев фруктами и лимонадом, мальчишки и собаки. Из сломавшейся машины на мостовую вытекала маслянистая жидкость. Это старый ветеран американского производства, годов пятидесятых. Его бока покрывают несколько слоев краски, густо намазанных поверх несчищенной старой, и это напоминает картины мастеров-абстракционистов. Драндулет давно следовало сдать в музей, но поди ж ты — целая толпа собралась вокруг в тщетных попытках вызвать его к жизни. Еще не наступил самый жаркий сезон, но все равно часам к двум дня солнце сильно припекает и на спинах отчаянных механиков серебрится пот. Улицы здесь совсем не изменились со времен испанского завоевания. От мостовой и каменных стен исходит горячее и влажное дыхание, которое как будто склеивает все вокруг нас. В салоне сразу устанавливается страшная духота, и я уже весь в поту. Мне начинает казаться, что вся улица покрыта потом… хотя я люблю этот тяжелый воздух старого города. Я говорю об этом актрисе, и…
— У нас было впечатление, что мы находимся в утробе какого-то гигантского животного, — начинает она, глядя в окно, — или в бутоне огромной орхидеи. Я помню, что когда мы впервые оказались в Гаване, мы ехали по этой же самой улице… учитель был счастлив как мальчишка и не переставая снимал все на свою камеру, выставив объектив в окошко. Помню еще, он заметил, что этот город как какая-то бродильня. «Рейко, посмотри, ощущение такое, будто этот дом сейчас рухнет, но также кажется, что из него может выйти что-то новое. Это напоминает Индию, только в более грубом исполнении. Индия — это песок, а здесь все — камень». Когда он вот так возбуждался, он напрочь забывал о моем существовании. И мне кажется, что именно это я и не смогла вытерпеть. Я сказала ему обо всем, когда мы расставались: «Учитель, иногда вы становитесь кем-то другим даже по отношению ко мне». Каждый раз меня это сильно пугало. И занимаясь со мной сексом каждый день, он приглашал в номер девочек из отеля. Временами он скрывал это от меня, а временами звонил прямо при мне как ни в чем не бывало. А когда девушки уходили, он спрашивал меня, ну, как, мол, ничего барышня? Десятки, сотни девушек… А я, стараясь не подавать виду, говорила: «Ну да, ничего, нормально, в самом деле». Однажды в гостинице «Акасака» к нам пришла полноватая девица, которая не говорила ни слова. Было что-то около трех часов ночи. Нет, она была не из садомазохистского клуба, ничего такого. Я спросила учителя, как ему удается знакомиться с такими? А он ответил мне, что некогда эта девушка обладала паранормальными способностями. «Когда она училась в начальной школе, ее мамаша развлекалась тем, что тушила о ее грудь сигареты. А после ее самоубийства девушка сама начала гасить окурки о свою грудь. Она думала, что ее мать покончила с собой из-за нее, и теперь карала себя за это, как бы извиняясь перед духом умершей. Потом она стала замечать, что во время этой «церемонии» она может воздействовать на удаленные объекты. Для начала это была электрическая лампочка. Ей показалось, что лампочка светит слишком ярко, она от всей души пожелала, чтобы та потухла, — и в ту же секунду лампочка перегорела. И в этот момент она почувствовала, что в нее вселился дух матери. Она бормотала слова благодарности духам предков, и ей казалось при этом, что ее мать ласково улыбается. Слух о ее необычайных способностях мгновенно распространился по всему городку. А ведь она училась лишь во втором классе средней школы. Ее даже показывали по местному телеканалу. Но способность гасить лампочки и творить прочие чудеса, продержавшись три года, исчезла в одночасье. С того самого момента она больше не произнесла ни единого слова. Странная девица… Как, говоришь, я с ней познакомился? Она умеет читать будущее. Я нашел ее в переулке, что позади вокзала в районе Огикубо. Она читает будущее по глазам, даже не по линиям на руке! Она смотрит в глаза, а потом пишет будущее человека на листочке бумаги. У нее, кстати, превосходный почерк. Такое впечатление, будто она училась каллиграфии лет десять у преподавателя-китайца». И он говорил ей то одно, то другое, время от времени переспрашивая: «Что, действительно так, да?» Каждый раз она смущалась, но согласно кивала и казалась очень счастливой. Я не понимала, что происходило в такие моменты с учителем. Ему же чудилось, что он становился кем-то другим. Рядом с этим человеком все без исключения женщины делались нимфоманками. Как-то раз он попросил одну из своих подружек раздеться донага и раздвинуть ноги, а мне велел лизать ей клитор. Я отказалась. «А почему это ты не можешь?» — удивился он. «Потому что это грязно». — «Ах вот как. Ну, если ты не можешь лизать это дело у этой девушки, так почему же ты это преспокойно делаешь у меня?» — «Не знаю… но я никогда еще не занималась такими вещами прямо перед вами». — «А знаешь почему?» Я покачала головой. «Да потому что со мной ты совсем другая».
