Я застонала от обиды и неизбежности наказания, которое им грозило. Понятно, что эти трое — наемные работники. Я вот все удивлялась, что, несмотря на то, что пикник сегодня, к нему никто не готовился. И вот…
Три студента, которые не просто хотели подзаработать — а видно же, что обычные, не мажоры, — они хотели кому-то помочь! А что в итоге?
— Будет штраф? — я схватилась за Никиту, потому что его папа уже почти подошел к ребятам, а я за них волновалась и нервничала.
— И большой, — подтвердил он мой неутешительный вывод.
— А… — ни на что не рассчитывая особо, а так, всего лишь немного надеясь, я потянула Никиту на себя и просительно заглянула ему в глаза. — А твоего папу можно… как-то остановить?
— Ну… — он задумался, а я уже слышала, как начинают оправдываться ребята, хотя Иван Петрович еще не сказал ни слова.
— Пожалуйста… — попросила я лучшего друга.
И, как часто у нас с ним бывает, он понял, что для меня это важно. Не став тратить время на выяснения, он сделал так, как всегда — решил этот вопрос. Кардинально.
— Пап! — выкрикнул он, и когда мужчина перевел на него недовольный взгляд, всего одной фразой не только разгладил его морщины на лбу, но и заставил того весело улыбнуться. — Открывай свое коллекционное вино — я согласен жениться!
Глава 17
Ивана Петровича новости настолько порадовали, что он, пребывая в благодушном настроении, не тратил время на возмущения, а быстренько помог ребятам справиться с огнем, который они развели, все организовал, как надо, и стремительно удалился с лужайки.
— Куда это он? — удивилась я.
— В винный погреб, — ответил Никита, устраиваясь на подоконнике. — За Шато-Мутон Ротшильд 1982 года.
— А почему так торопится?
— Боится, что я передумаю. А так, если он откроет вино, которое хранил столько лет как раз для такого случая, у меня не останется выбора. — Мой друг небрежно пожал плечами, как будто речь шла о плевом деле. — И мне придется жениться.
— То есть… он что… — опешила я. — Он серьезно решил?!
— Ага, — поддакнул Никита. — Как и я.
Я в шоке смотрела на спокойного друга, который устроился на подоконнике боком и рассматривал лужайку, синее небо, зеленые сосны, ворон.
— Не понимаю… — попыталась его как-то взбодрить, настроить на действия, организовать собственное спасение, наконец. — Никита! На твоем месте я бы мчалась наперерез отцу к погребу! А если бы опоздала и застала его со штопором и пробкой в руках, подхватила чемоданы и убежала! Можно даже без чемоданов! А ты…
Утратив интерес к лужайке, воронам и соснам, Никита взглянул на меня, предлагая продолжить. И я продолжила.
— Ты… — обвинительно ткнула в его сторону пальцем и сдулась, как удивленный шарик без ниточки. — Почему ты ничего не делаешь, чтобы спасти свою руку и сердце?!
В беспокойстве, я схватила его ладонь и потянула к выходу, намекая, что если он поторопится, еще может успеть!
— Может, потому, что давно хотел узнать вкус пятисот баксов двадцатилетней выдержки, — он улыбнулся так беззаботно и весело, что я растерялась, и не сразу обратила внимание, как он интимно поглаживает мою ладонь большим пальцем. — А может, потому…
Голос Никиты понизился, и я знала, конечно, знала, что это уловка. У нас так уже было. Но все равно не выдержала и, поддавшись любопытству, сделала шаг к нему.
— Может, потому… — куда тише продолжил он и шире раздвинул ноги, чтобы я смогла стать еще ближе.
И я знала, что это тоже проверка, и что если я сделаю этот шаг, это будет слишком интимно. Я буду стоять между ног мужчины. И наши губы окажутся напротив друг друга, потому что он высокий, а сейчас сидит, и если из его роста вычесть мой и расстояние от пола до подоконника…
— Потому… — уже не шепот, а практически выдох, подтолкнувший мое любопытство справиться с секундным сомнением.
Ну вот.
Шагнула.
И оказалась в добровольном плену, когда по бокам от меня сильные икры — тут же мягко сомкнулись, не позволяя одуматься. А напротив — смешинки в карих глазах и губы. Невольно качнулась вперед. Одумалась и качнулась обратно. У меня было такое состояние, словно я сама бросилась в воду, думая, что умею плавать, — и начинаю тонуть, потому что пока единственное, чему научилась — это махать руками. Да и то невпопад.
Но самое странное, что мне нравилось это чувство — когда медленно погружаешься, и все тело охватывают то прохладные, то теплые воды, хотя потом все больше горячие…
— Никит… — изумленная реакцией на него, я испуганно прижала ладони к горящим щекам.
А он посмотрел так серьезно и понимающе, что вместо того, чтобы выбраться из странной воды на берег, я поняла, что добровольно шагнула вперед.
Приподняв мое лицо, Никита заправил влажную прядь мне за ухо.
Все так же серьезно.
И молча.
И близко.
Нервно сглотнув, задержалась взглядом на карих глазах. Глаза — это ведь куда безопасней, чем губы.
И вдруг пришло понимание, что конкретно эти глаза, вернее, что только глаза Никиты, — они для меня опасны. Они притягивают, манят, и, кажется, обещают столько, что мне становится страшно. Страшно и согласиться, и отказаться.
И я медлю. Стою в потоках бурлящей воды, чувствую, как обминают меня пузырьки и боюсь посмотреть на них, боюсь, потому что могу потерять равновесие и упасть. А ведь внизу могут быть камни, а не мягкий песок.
Стало трудно дышать. Глаза заболели от того, что я боялась моргнуть, боялась закрыть их и погрузиться.
Дальше… меня пугало, что дальше… все слишком зыбко, а я…
Схватилась рукой за предплечье мужчины. Прижалась лбом к его прохладной футболке. Притихла, выравнивая дыхание. Знала, что зря, что если он расценит это иначе, то все, я сорвусь, а потом…
— Мне надо уйти, — услышала голос Никиты.
И я не знаю, что на меня накатило. Мне было стыдно, неловко и непонятно, но, наверное, слишком жарко, чтобы что-то там понимать. Я схватила синюю ткань футболки Никиты, зажала ее в ладони и упрямо качнула головой, когда мужчина попытался соскочить с подоконника.
— Нет, — сказала вслух, когда он не понял и повторил попытку от меня ускользнуть.
— Надо, Ань, надо, — выдохнул он устало, но когда приподнял мое лицо, весело усмехнулся и подмигнул. — Надо переодеться перед встречей с невестами, не находишь?
— Ничего подобного не находила, — огрызнулась я, поняла, что ляпнула что-то не то и не так, и потому отпустила его. — Иди. Ты свободен.
Отвесив мне шутливую благодарность, он соскочил с подоконника, к которому теперь прислонилась я. Зеленая трава, зеленые деревья, желтое солнце, пристававшее к зелени, какие-то люди внизу…
