Ее цель — «передать боль Франции», которую «на чужой земле должна увидеть вся Европа». Он сообщает королю, что «все члены Конгресса получили приглашения», и уверяет, что «явятся все как один». На Венском конгрессе происходили события, еще несколько месяцев назад кому угодно показавшиеся бы невероятными. Например, на уже упомянутой нами мессе присутствовал бывший епископ Отёнский, ныне отлученный от сана, известный защитник расширения гражданских прав клира, служивший дипломатом в восставшей Франции. Посещая сегодня собор, вспомните об этом.
А что же Талейран? Мучился ли он угрызениями совести, отдавая дань памяти казненному королю? Вряд ли. Вся его бурная биография говорит о том, что подобные чувства были ему неведомы. Зато его организаторский талант превосходил самые смелые ожидания!
Представим себе тот день 21 января 1815 года. Вена занесена снегом, на улице мороз. Многие улицы обледенели, и кое-кто из жителей предпочитает перемещаться на санях. Изумительно красивая полихромная кровля, поддерживаемая тремя тысячами древесных стволов, замененных теперь на 695 тонн стальной арматуры, почти не видна под белой пеленой. Неторопливо раскачивается на северной башне 22-тонный Пуммерин — второй по величине после Кёльнского колокол в Европе, отлитый в 1711 году. Мужчины в мундирах, дамы в длинных меховых шубах спускаются из карет и направляются к входу в собор. Утром, до 11 часов, они получили приглашения на красной или синей бумаге (дающие право на лучшие места) и теперь усаживаются в центральном нефе высотой 28 метров. Стены почти стометровой длины обтянуты расшитыми серебром черными драпировками. Колонны — а их здесь семь сотен — украшены статуями святых, и на каждой — герб Франции. Перед алтарем, освященным 19 мая 1647 года и представляющим собой образец раннего венского барокко, стоит катафалк высотой около 20 метров, вокруг которого застыл в почетном карауле отряд венгерской гвардии в парадной форме, в доломанах и киверах с плюмажем. Четыре статуи, выставленные ради нынешнего события, аллегорически изображают скорбящую Францию, рыдающую Европу, Религию, держащую в руках завещание Людовика XVI, и Надежду, взывающую к милосердию Божиему. Фигуры выполнены в трагически темных тонах.
В соборе горят тысячи свечей, но даже им не под силу осветить гигантское помещение. Для монархов сооружен отдельный помост; напротив него возведен еще один — для высшей знати. Австрийский император одет в черное, демонстрируя траур. Дамы также в черных платьях и шляпах с черной вуалью; почетное место отведено племяннице Талейрана, которая сидит в первом ряду. Единственный присутствующий здесь представитель династии Бурбонов — это Леопольд Сицилийский, зато все проживающие в Вене французы явились как один. 250-голосый хор исполняет «Реквием», сочиненный близким к Талейрану композитором Нейкомом. Дирижирует Сальери — бывший соперник Моцарта и императорский капельмейстер. Даже архиепископ Венский, 83-летний князь Гогенварт, последние три недели не покидавший дома под предлогом болезни, не смог пропустить богослужение. На резную кафедру конца xv века поднимается священник. Его проповедь чуть было не обернулась скандалом: почему-то ему вздумалось заострить внимание паствы на слесарных талантах Людовика XVI. Но Талейран, не упускавший из виду ничего, еще накануне потребовал показать ему текст проповеди, пришел, прочитав ее, в ужас и приказал двум своим подчиненным все переделать. Таким образом удалось избежать того, чтобы под сводами собора прозвучала проповедь, «абсолютно не достойная ни предмета, ни аудитории». К сожалению, даже Талейрану было не под силу исправить гнусавый голос и «нестерпимый эльзасский акцент» кюре. Едва он начал свою речь, несколько русских офицеров фыркнули, немедленно получив строгий выговор от Александра I.
По вечерам Талейран устраивал у себя во дворце Кауница приемы, на которые ввиду крупных расходов на организацию мессы приглашал очень немногих гостей. Иногда он и вовсе довольствовался ужином в обществе племянницы. Посол не уставал нахваливать сам себя:
— Великолепная церемония! Какая торжественность! А какая публика! Память об убиенном короле навеки останется в наших сердцах!
Гости слушали князя Беневентского с некоторым изумлением. Он рассуждал о памятном богослужении как о театральной постановке! А тот еще счел нужным добавить:
— Какой урок для королей, да и для всех остальных тоже. Да, господа, эта месса — прекрасный урок нам всем!
Правда, гости, осведомленные об изгибах его карьеры, скорее, получили от Талейрана урок лицемерия. Он может сколько угодно выставлять себя защитником Людовика XVI, Вена ему не поверит.
В разгар ужина явился лакей с двумя записками. Первая была от Меттерниха. Тот сообщал Талейрану, что согласно воле императора все расходы на организацию траурного богослужения берет на себя австрийский двор. Поскольку речь шла о сумме в 100 тысяч флоринов, Талейран не просто испытал огромное облегчение — он возликовал. Спасибо доброму королю Людовику XVI и не менее доброму императору Францу! Вторая записка сообщала, что русский царь уже успел осушить слезы и в данный момент вместе с королем Пруссии и королем Дании находится у княгини Багратион, где представляют комедию, после чего состоится бал. И правда, день выдался такой тяжелый! Князю Беневентскому стоило немалого труда удержаться от едкого замечания в адрес Александра, а ведь он мог бы напомнить, что адъютанты всегда держатся от царя на некотором отдалении, зная его привычку… плеваться. Впрочем, что взять со славянина, да еще внука немки (Екатерины II)! Такой вполне способен то плакать, то смеяться. То ли дело он, Талейран. Он всегда держит свои чувства под контролем.
Десять дней спустя Талейран сообщил Изабе, что Людовик XVIII наградил его крестом Почетного Легиона. Его Величество король поступил практически так же, как любил поступать Его Величество император. Да и сама награда, если вспомнить, была учреждена как раз Наполеоном… Императором Наполеоном, судьба которого горячо обсуждалась на Конгрессе, как будто его участники заранее догадывались, что ссылка на Эльбе будет лишь этапом его изгнания. Меттерних и Талейран скрестили шпаги. Австрийский министр пытается обострить противостояние между Россией, претендующей на расширение территории за счет Польши, и Пруссией, которая зарится на земли Саксонии. Талейран играет на противоречиях между Австрией и Англией — обе державы стремятся к установлению в Европе равновесия, беда лишь в том, что в Вене и в Лондоне понимают его по-разному. За кулисами переговоров действует агент Наполеона — Киприани. От своих венских источников он узнаёт, что Европа, четыре месяца назад объединившаяся против Наполеона, теперь снова разобщена — все делят плоды победы. Шпионы Бонапарта узнали, что англичане предлагают переправить его с Эльбы на остров Святой Елены. Это известие заставляет низложенного императора ускорить осуществление своих планов по возвращению к власти. Кроме того, у него появляется еще один повод оспорить свою участь.
15 февраля 1815 года русский царь задает Талейрану вопрос: почему Франция не исполняет подписанный и апреля договор, согласно которому Людовик XVIII должен ежегодно выплачивать Наполеону два миллиона франков ренты. Александр I, всегда относившийся к французскому императору как к брату (несмотря на то, что с ним воевал), крайне недоволен скупостью Бурбона.
