Теперь, наверное, их выбор куда разнообразнее? И эффект — интереснее?
Чёрт, неужели я всерьёз обдумывая этот вариант?!
Но как ни сильна у человека воля, рано или поздно он всё равно начинает искать облегчения своим мукам. А тут выбор — либо вернуться к Синтии с просьбой снять наведённую ею порчу, блин. Либо попытаться снять болевой синдром как-то иначе.
Синтию я точно просить ни о чём не стану. Не дождётся. Потерплю, покуда терпится. А когда станет невтерпёж… вот тогда и вернусь к варианту номер два.
— Вот твоя одежда.
Катрин аккуратно положила её на стул.
Она усиленно напускала на себя независимый, холодный вид, но обида так и проскальзывала через все её маски.
— Наверное, следует вызвать такси, — я решил делать вид, что ничего не замечаю. — Наши авто, как понимаю, теперь на дне залива?
— Хорошо. Я вызову.
— Можешь подождать меня внизу. Не обязательно подниматься по лестницам сто раз.
Я неторопливо натянул брюки, туфли и светлую водолазку (раз уж обожаемые мной белые рубашки с пышными рукавами остались в далёком прошлом, пришлось искать возможный аналог), уже собираясь застегнуть ремень, когда проворные, шаловливые женские ручки возбуждающе скользнули по ширинке, обнимая со спины.
— Помочь, милый?
Это совершенно точно не Кэтти. Не её амплуа.
— Вообще-то… сам справлюсь, — ответил я, поворачиваясь к Синтии лицом.
Она продолжала меня обнимать, глядя с провокационной, вызывающей улыбкой, одновременно полной обещания и издёвки — фирменная улыбка Синтии.
— Вообще-то ты, на самом деле, неважно справляешься. Я бы сделала это лучше.
— Очень может быть. Но на это у меня сейчас нет ни времени, ни настроения. Сестрёнка, не поверю, будто ты не заметила — меня ждёт моя невеста.
Остро наманикюренные ногти вонзились мне в шею, оставляя на неё алые царапины:
— Дерзишь? — ласково протянула Синтия. — Не боишься пожалеть?
— Нет. — сжав её руку я снял её с шеи.
Синтия теперь выглядела сердитой и расстроенной. Не поручусь, что обида её была искренней, а не напускной.
— Когда мы увидимся? — тряхнула она головой. — Нам нужно поговорить.
— Я позвоню.
— Когда?
— Завтра. А сейчас — уходи. Не хочу расстраивать Катрин.
— Вот как?! А как же на счёт меня? Мне можно расстраиватсья.
— А с какой стати?
— С какой стати?! Не успела я найти тебя, как ты едва снова не погиб! Ты за смертью по пятам бегаешь, что ли? Никак не оставишь свои суицидальные наклонности?
— Синтия, это случайность. На этот раз никаких преднамеренных глупостей я не делал и даже не собирался.
— Трудно поверить.
— На мосту было много людей. Следуя твоей логики, все они склонны к суициду? Иди и будь спокойна. Я буду жив и здоров.
— Ладно, — тряхнула она головой. — Будь, по-твоему. На сегодня я тебя отпускаю. Но завтра жду у себя.
Синтия ушла.
Царапины, оставленные ею, быстро затянулись. А саднящее неприятное чувство осталось.
ГЛАВА 5
Катрин. Соперницы
Катрин была бы рада оказаться в любом месте где светло, где звучат людские голоса. В темноте всплывали картинки из недавнего прошлого: вода, отчаяние, кровь, смерть.
С тех пор как они приехали в Эллинж жизнь изменилась не в лучшую сторону. На поверхности всё выглядело гладко, но постоянное напряжение, предчувствие надвигающейся беды не оставляло её ни на минуту.
Беда эта была связана с Альбертом — всё было связано с Альбертом так же тесно, как жизнь с дыханием.
Его присутствие причиняло боль словно засевшая заноза. Но даже самой себе Катрин не желала признаваться, что больше всего страшится того момента, когда Альберт уйдёт.
А в том, что рано или поздно он уйдёт, она даже не сомневалась и потому изо всех сил пыталась бороться с тягой к красивому, странному, совсем не похожему на других людей, юноше.
Но можно ли не слушать музыку? Не вдыхать свежий воздух, напоённый запахом трав? Не подставлять лицо дующему ветерку? Не оборачиваться на резкий, как выстрел, звук?
Не влюбиться в Элленджайта, когда он рядом?
Есть вещи и явления, которые объективно вызывают определённую реакцию. И есть люди, на которых невозможно не реагировать.
Цветок поворачивается за солнцем потому, что это в его природе. Люди проникаются необычным и красивым, потому что такова их природа. Можно сколько угодно спорить с природной — нельзя её победить.
Холодный ветер студил шею, теребил волосы и норовил забраться под воротник. Катрин подняла его выше.
Свет от фонаря коротко мигнул. Фигура, сливающаяся до этого с тенью, отделилась от стены, двинувшись навстречу — тонкая женская фигура, затянутая в чёрное. Кожаные брюки, кожаная куртка, высокий конский хвост. Капризные губы, яркая помада, густо подведённые глаза. Катрин с трудом признала в этой девицу, похожей на ночную бабочку, свою мучительницу из склепа.
Госпожа Элленджайт…
— Привет, — остановилась Синтия в нескольких шагах, подчёркнуто-демонстративно разглядывая её.
Катрин не ответила.
Ей казалось, что при виде проклятой сестрички Альберта ей должно стать страшно. Это логично бояться того, кто непонятно каким чудом исхитрился пережить столетия и воззвать из праха брата, пролежавшего мёртвым добрую сотню лет.
Это нормально, испытывать страх перед существом столь упёртым, что его не останавливают никакие преграды и запреты. Кто, идя к цели, готов пройти даже по трупу собственной матери.
Но Катрин не испытывала страха. Она испытывала ненависть.
Это вульгарно одетая красотка, фальшивая от начала до конца, потому что ни в малейшей степени не была тем, кем выглядела, стояла между Альбертом. Если бы не эта светловолосая гадина, он был бы другим. В Альберте много хорошего. По-настоящему хорошего. Такого, что не часто встретишь в людях.
Но эта змея-искусительница делала всё, чтобы пробудить в нём всё самое темное.
Хуже того — ей это удавалось.
Нет, Катрин, конечно же, не была настолько наивна чтобы полагать, что Альберта, будто телка на верёвочке, можно повести куда-то против его воли. Но, не будь Синтии, не было бы и этой многолетней привязанности, этой извращённой любви, наполовину состоящей из дружбы, наполовину из общего прошлого и на треть из дикой, кровосмесительной, противоестественной похоти.
Если Альберта представить картиной — Синтия была пачкающей её грязью; если драгоценным камнем — затаённая трещиной, если цветком — шершнем.
