Глава 5. Энджел
Ночь выдалась… или, скорее, удалась. Артур был прекрасным любовником: чувственным, податливым, болезненно-томно-завораживающим.
В отличие от дорого нашего Ливиана, я с собой никогда не борюсь. Мне нравится то, что нравится. А нравится мне, хрупкий, словно ломкий стебелёк, красавчик Артур, что сейчас на моей кровати от боли, комкая руками простыни.
Я должен его жалеть? Соразмерять свою похоть и его возможности? Может быть. Только мне не хочется ничего соразмерять, мне приятно получать всё и сразу. Мне хочется чувствовать, как он хрипит, задыхаясь от боли, перемешенной с наслаждением. Хочется сгребать его волосы в горсти и, рывком запрокидывая ему голову, впиваться в его губы и одновременно врываться в его тело.
Я знаю, ему больно.
Его хрупкие кости не до конца срослись, в его крови слишком много гормонов, а его восстанавливающиеся органы и без дополнительной …хм-м, назовём это стимуляцией? – каждую секунду причиняют мучительную, острую боль.
Я знаю это. И это заводит меня только сильней.
При желании легко разделить эту пульсирующую, жадно обнимающую боль, на двоих.
Она такая острая, что дух захватывает. Буквально выворачивающая изнутри наизнанку, грозящая выгнуть тело судорогой, но вместо того, чтобы позволить слабости взять над собой вверх, я лишь с большей страстью веду ладонями по его бокам, вниз, к талии, к округлым ягодицам. Припав к губам, целую их сначала мягко, потом жестче. Моя ладонь уже не ласкает, а с силой нажимает на область, где проецируется желудок. Кровь течёт узкой лентой, едва пробивающимся родничком. Приходится с силой тянуть её из него. На вкус она пряная, горчит и кажется светом, перекатывающимся на моём языке.
Эта дрожь под моим телом, словно дрожь оргазма, но то не удовольствие, а боль.
Артур глухо стонет, не в силах сдержаться. Я понимаю, нужно остановиться. Слишком опасные игры. Он слишком слаб. Всё может плохо кончиться.
Но в этом и суть игры: ходить на грани – по самому краю острейшей бритвы.
Артур дёрнулся всем телом, когда я вошёл в него.
Я разделил с ним его ощущения. М-м! Действительно больно. Очень! Каждое моё безжалостное, яростное давление заставляло его тихо вспыхивать. Чувствовалось боль так, словно в его теле взрывались маленькие гранаты, брызгая осколками.
Но я не собирался его щадить. Яростно входя, раз за разом, во всю длину, я словно разрывался между двумя ощущениями: моими собственными, удивительно приятным, порождаемыми его сжимающимися мышцами, жарким, сжимающимся нутром и его жёсткими, резкими, болезненными.
Ещё один рывок.
Ещё один мучительный стон сквозь зубы, вырвавшийся у Артура.
Его кровь уже не нужно было вытягивать из него, словно жилы. Она и так шла, оставалось только слизывать её языком с его закушенным губ.
Ещё несколько толчков и я больше не выдержал.
Меня одновременно накрыло и приступом Артура. Такое ощущение, будто изнутри его тела прогрызает дорогу зверь. Тело непроизвольно отреагировало холодной испариной между лопаток.
Артур замер, распахнув глаза. На несколько мгновений мне показалось, что он сейчас всё-таки сорвётся и завоет от боли раненным зверем, но он только стиснул зубы и вжался в подушки, судорожно втянув в себя воздух.
– Хочешь поменяться? – шепнул я ему на ухо.
Артур в ответ покачал головой.
– Нет. Мне кажется, на сегодня хватит… удовольствий.
– О! Какие скромные у тебя аппетиты? – усмехнулся я, поднимаясь с кровати и пройдя к столу, где стояли бутылки.
– Тебе что покрепче? Или вином обойдёшься?
– Я хочу крови. Можно с вином, – донеслось в ответ.
– Отлично!
Вкуса алкоголя я уже почти и не чувствовал, слишком много его было выпито за вечер.
Прихватив бутылку с собой в кровать, я вернулся к Артуру.
Пока я не спеша тянул вино, он лежал рядом и казался спящим. Одна рука на груди, друга вытянута вдоль тела. Лицо красивое и нежное, как у женщины. Но недавняя болезнь давала о себе знать – Артур выглядел измученным: уголки мягких чувственных губ опущены вниз, нос заострился, под глазами глубокие тени. Если бы не трепетание крыльев носа и не едва заметное дыхание, его можно было бы принять за мёртвого, настолько он был бледным и неподвижным.
– И эта моя вина, – проговорил я, очерчивая кончиками пальцев контур его тонкого профиля. – Моя тяжкая вина.
– Безбожник, – усмехнулся он, придвигаясь ближе.
Ему нужна была кровь – на этот раз просто кровь. Но я, наверное, никогда уже не научусь чувствовать чужие прикосновения и не заводиться. Наркотик, туманящий мозг, одновременно с тем обострял и чувства. Каждое движение, каждое прикосновение казалось волшебным.
Артур с силой прижимался к моим губам. Вкус моей крови, перенасыщенной наркотиками и вином, тоже ударил ему в голову.
По венам растекался жидкий огонь и хотелось только одного – запрокинуть голову, чувствуя, как в твоё тело врываются.
Боль, наслаждение, снова боль – и так до изнеможения, до потери сознания.
Я же говорил? Ночь удалась!
***
Разбудил меня насмешливый, бархатный голос:
– Какая прелестная картина! Я – тронут! Вы тут прямо как Кастор и Полукс, как Патрокл и Ахилл, как...
С трудом разлепив веки, я упёрся взглядом Рэя, успевшего развалиться в кресле и налить себе остатки недопитого нами с вечера вина.
– И тебе доброго утра, – буркнул я. – Поднимайся, любимый, – ткнул я в бок Артура. – У нас гости.
Артур чуть шевельнулся перед тем, как открыть глаза. Заметив папочку, он скромно прикрылся простынкой.
Да ты ж моя целомудренная прелесть!
– Жаль разлучать влюблённых, – притворно вздохнул Рэй, – но вам придётся расстаться.
– С какой такой радости? – поинтересовался я, натягивая брюки.
– С такой, что я тут немного подумал и решил, что Линда Филт должна работать на меня, а не на Альберта.
– Какого дьявола она тебе понадобилась? Лучше перекупи Карлайла. Это будет несложно.
– Карлайл идиот, – досадливо поморщился отец. – К тому же, если смогу перекупить его я, сможет и кто-то другой, – Рэй обнажил в усмешке ряд ровных, как жемчужины, зубов. – Короче, с ним и в половину будет не так интересно вести дело, как с этой девицей. У бабы есть характер, мозги и принципы. Такие люди редки. Люблю собирать полезные редкости в коллекцию.
– И зачем огород городить? Просто припугни её. Или соблазни. Чего уж проще?
Улыбка сошла с лица отца, и оно приняло самое нелюбимое моё выражение, красноречиво говорящее: «Ты идиот».
