Я изумленно присвистнула:
— Ну ты даешь! Лихо. Но ты забыла о везении. Вдруг именно в тот вечер, когда ты придешь в бар в новом платье, там будут сидеть восемь из горячей десятки?
— В тот вечер, когда я приду в бар в новом платье, меня привлекут за проституцию и уволят с работы, — звонко рассмеялась Женя.
— Но почему? — искренне удивилась я.
— Ох уж эти москвичи, — вздохнула она. — Может быть, у вас бабы и ходят по барам. А здесь это не принято. И неприлично. Если тебя увидят в баре одну, то к тебе и отношение будет соответственное.
Я помолчала.
— Но что же делать? Как же вы развлекаетесь?
Женя пожала плечами и задумалась.
— Не помню, когда я развлекалась в последний раз. Работы много. Приходишь домой, надо мужа кормить. Дочка у меня в прошлом году вышла замуж и уехала в Архангельск, полегче стало. А так… Телевизор смотрим. В прошлом году в кино ходили. На Новый год у нас на главной площади елка… А еще есть День города, всегда бывает концерт…
От ее «веселых» перечислений у меня желудок свело. Может быть, пока не поздно, стоит переехать в город покрупнее, в тот же Архангельск, например? Неужели и мне придется привыкать к этой жизни, безрадостной, как обезжиренный кефир? У Жени-то хотя бы работа есть, а мне что делать?!
— Да ты не переживай, — она погладила меня по плечу. — Не плачь.
— Я и не плачу. — Я прикоснулась к щеке и с удивлением обнаружила, что она мокрая.
— Я все понимаю. После Москвы тебе сложно привыкнуть… Мне и самой иногда тошно. Я, знаешь ли, в юности мечтала переехать в Москву или Питер. Готовилась в институт, но провалилась… Да что уж там… Но мы что-нибудь придумаем. В любом случае тебе же надо как-то устроиться… Ведь твои деньги рано или поздно кончатся.
— И куда меня возьмут? — буркнула я. — Без документов?
— А нельзя тебе съездить в Москву за паспортом и трудовой книжкой?
«Паспорт я на всякий случай сожгла, а трудовой книжки у меня и в помине не было. Хотя ее легко можно купить в переходе метро, — подумала я, — но для этого придется вернуться в Москву, куда мне путь заказан. Может быть, там уже по всему метрополитену расклеены мои фотороботы, опять же, на каждом углу там — проверки документов…»
— Сейчас нельзя, — твердо сказала я. — Если я вернусь, муж меня убьет. Потом, возможно.
Женя затеребила край ветхой скатерти.
— Слушай, конечно, это незаконно… Но наша администрация на это рукой махнет, потому что учителей все равно не хватает. Я скажу, что ты моя двоюродная сестра из Архангельска, никто не будет проверять… Ты ведь учительница?
— Да, — почувствовав близость возможного разоблачения, я немного охрипла.
— А я директор школы. У нас что творится, умрешь от смеха! Химию ведет трудовичка. Она сама в этом еле сечет. Английский отменили. На истории читаем учебник вслух, потому что никто не в состоянии рассказать больше. А теперь еще такое дело… Понимаешь, администрация настаивает на нововведениях к двухсотлетию города. Мол, наши школы должны быть не хуже всех остальных в России. Так эти идиоты, — Женя понизила голос. — Эти идиоты, вместо того чтобы повысить зарплату учителям, чтобы из Архангельска приехали нормальные преподаватели английского, ввели в программу разные модные предметы. Типа этикета, прикинь?
Я улыбнулась.
— Учат деток наших правильно рыбным и десертным ножом есть. Как будто бы кому-то из них предстоит по ресторанам шататься. Еще бальные танцы ввели. Наши плюются все. Мы это повесили на физкультурника. Который танцует, как пьяный слон. И еще один предмет… — Женя покраснела. — Этика и психология семейной жизни. Никто его вести не хочет. Пока делим нагрузку поровну… Ну сама подумай, как я расскажу детям о половой жизни, если они знают больше меня? Только авторитет подрывать.
— И ты хочешь, чтобы это сделала я? — догадалась я.
— Ань, если ты не готова, я пойму…
— Ну что ты! Мне выбирать не приходится… Я люблю детей.
— Они не дети. Этика и психология семейной жизни — это одиннадцатый класс. Им по пятнадцать-шестнадцать лет.
— Дети, — настаивала я. — Я прекрасно помню себя в шестнадцать. Я играла в куклы.
— Сама увидишь. Значит, ты согласна?
Я вздохнула. Как я умудрилась угодить в эту западню? Долго ли это продлится? С ума сойти — я буду работать учительницей! Конечно, предмет мне достался веселый, все же лучше, чем какая-нибудь биология. Но все равно — это же придется рано вставать и носить ужасную одежду, на которую мне уже и смотреть было противно. Это значит, что есть риск втянуться и через пару лет превратиться в Женю — неухоженную, разочарованную, умывающую едким мылом лицо.
— Ну так что? — торопила Женя.
«Я обязательно найду выход, — решила я. — Иначе я буду не я. Что-нибудь придумаю, выкручусь. Но придется немного потерпеть».
— А что мне остается? — бодро улыбнулась я. — Конечно, согласна. Спасибо за предложение.
…На следующий день Женя познакомила меня с новыми коллегами. Чего откладывать в долгий ящик, решила она. Какая разница, когда начинать новую жизнь — в понедельник ли, в среду? Среда тоже неплохой для начинаний день.
Школьные интерьеры произвели на меня удручающее впечатление. Двухэтажный деревянный дом, десять кабинетов на каждом этаже. В этом здании занимались старшеклассники, школа для малышей находилась через дорогу.
Учительствовали, как водится, в основном женщины. Самой молодой преподавательницей должна была стать я, всем остальным, судя по всему, перевалило за сорок. По дороге Женя (которую по законам субординации отныне мне предстояло называть Евгенией Викторовной) насплетничала, что большинство из них — либо старые девы, либо безнадежные разведенки. В этом увядшем розарии даже плешивый тонконогий физкультурник чувствовал себя лакомым кусочком — как-никак единственный мужчина в коллективе, вдобавок холостой. Ну и что, что без слез не взглянешь, ну и что, что от него табаком несет за версту. За внимание физкультурника активно боролись три дамы — математичка (лет сорок пять-сорок семь, фальшивый синтетический конский хвост приколот вульгарной заколкой к затылку), завуч (скандальная женщина с инфантильными кудряшками) и школьная медсестра тетя Нюша (похожа на свежую ватрушку, полная, румяная, с ямочками на щеках и седыми висками). Но обо всех этих страстях я узнала несколько позже.
Стоило нам появиться на пороге учительской, как ленивые утренние разговоры стихли. Женщины уставились на меня — кто-то равнодушно, кто-то откровенно неприязненно. К вниманию толпы мне не привыкать, но в первый момент я все равно растерялась. Рука взметнулась вверх — волосы поправить. Среда была дождливой, мои самодельные кудри завились в тугие колечки, как шерсть породистого пуделя. На мне была новая юбка, новые клеенчатые сапоги, в руках — безвкусный ридикюль из красного кожзаменителя. Мне казалось, что я похожа на огородное пугало, но Женя все утро восхищалась моим гардеробом — да и прочие учительницы цепко оглядывали ценя с ног до головы, поджимая при этом губы.
